ОБРАЗ ИЗНАЧАЛЬНОГО ИНОБЫТИЯ
«Египтяне приписывали творение мира различным божествам, — писал крупнейший итальянский ученый в области сравнительной теологии Рафаэло Петтаццо-ни. — В первую очередь творцом объявлялось Солнце
(Ра или Атум), но также и Птах, Хнум и иные местночтимые божества»[1]. Мнение Петтаццони относится к числу весьма распространенных, но если мы задумаемся, то трудно будет себе представить, что египтяне одновременно верили в существование многих творцов мира, тем более что и намека на споры о том, кто истинный творец — Ра, Птах, Собек или Хнум, — в древнеегипетской литературе не сохранилось. И хотя крупнейший специалист по религии Древнего Переднего Востока Генри Франкфорт еще в конце 1940-х годов предупреждал, что «ожидать найти в Египте стройное религиозное учение — то же, что искать одинокое дерево там, где высится целый лес»
Могло ли общество, столь серьезно относившееся к проблеме соединения с божественным, такое как древнеегипетское, оставаться равнодушным к ответу на вопрос, кто виновник возникновения мира и человека. Для молящегося важнейшим моментом является объект молитвы, и с призывания имени молитва начинается — вспомним хотя бы парадигмальную христианскую молитву «Отче наш». Если не что иное, то ужас ошибки при инвокации божественного имени должен был побудить египтян навести порядок в своих богословских воззрениях.
В царских гробницах XVIII—XX династий встречается текст, получивший в египтологии условное наимено
вание «Книга Небесной Коровы». Мириам Лихтхайм относит его к жанру сказок[2]. Но и местоположение текста, и его содержание достаточно ясно свидетельствуют не о развлекательном, но о религиозном и даже уже — о сотериологическом характере «Книги Небесной Коровы». Ныне нам известно, что пять царей (Тутанхамон, Сети I, Рамсес II, Рамсес III и Рамсес VI) повелели высечь этот текст в своих усыпальницах. Джон Уилсон, сделавший перевод «Книги Небесной Коровы», так объяснил значение текста, в котором речь идет о гневе Ра на людей за их грехи, об осуждении человечества на уничтожение и о его последующем помиловании: «Случившееся в незапамятные времена избавление человечества от уничтожения должно было, видимо, иметь значение и для отдельных человеческих судеб»
То есть в «Книге Небесной Коровы» описывается некоторая мифологическая ситуация «времен оных», которую заказчик и владелец гробницы рассчитывал воспроизвести для себя. К тексту этому придется возвращаться еще не раз, но пока нам достаточно уверенности в том, что «Книга Небесной Коровы» есть памятник религиозной письменности, к которому сами египтяне относились с полным благоговением. Добавим еще, что по языку и характерным ошибкам переписчика «Книга Небесной Коровы» может быть отнесена к Среднему Царству, хотя и дошла до нас на стенах гробниц Нового Царства.
«Так выло. Ра, создавший Gam Севя, стал прлви-телем и людей, и вогов. Когда бго Величество стал стлр, когда кости бго стали серевряными, плоть — ЗОЛОТОЙ, А волосы уподовились истинному лАзуриту, люди замыслили против Него мятеж. Когда бго Величество узнал о мятежных замыслах людских против Него, бго Величество рек присным своим: „Ко мне, Око Мое, Шу, Тефнут, Гев, Нут, отцы и мАтери творения, которые выли со Мною, КОГДА превывлл я в Нуне и вместе с Нуном. И пусть приведет Он с Совой свою свиту. Но пусть приведены Будут ОНИ (боги) ТАЙНО, ДАВЫ НЄ ВЄДАЛИ о том люди, дабы не вежАли сердцл их. Прииди с ними (богами) во Дворец, ДАБЫ мы могли держлть с ними совет наш. Когда же вудет совершено всё, вернусь Я в Нун, ТУДА, ОТКУДА ИСШЄЛ Я В НАЧАЛе". Приведены ВЫЛИ ВОГИ, ВСТАЛИ воги по ове стороны (от Него); склонились они до земли в поклоне пред бго Величеством, ДАБЫ МОГ Он держлть речь К Отцу СТА-рейших, создлтелю человеков, цлрю людей. Рекли они бго Величеству: „Говори к нам, дабы могли мы слышать это". И тогда обратился Ра к Нуну: „О Бог ста-рейший, в котором Я пришел в вытие, и вы, боги прл-родители, смотрите, се люди, вышедшие из Ока Моего, злоумышляют против Меня. Склжите Мне, КАК вы вы поступили. Я ищу СОВЄТА ВАШЄГ0. Не КАЗНЮ я ИХ до тех ПОР» ПОКА не услышу СЛОВ ВАШИХ 0Б ЭТОМ деле". И тогда рекло величество Нунл: „Сын мой Ра, Бог больший, чем создлтель бго, прослАвленнейший творцов бго, преВЫВАЮЩИЙ на престоле Своем. Велик ужлс пред Тобой, когда Око Твое на тех, кт0 злмыш-ляет против Тевя..."» [ВСН, 1—11] ПО О том; чем завершился бунт человечества против своего Творца, мы будем говорить в дальнейшем, ныне же обратим внимание на образ Нуна — «Отца» Ра, «старейшего Бога». Так Нуна именует и «Книга Небесной Коровы», и некоторые иные египетские тексты, например «Книга познания творений Ра и гибели Апопа» [Р. Вгетпег — Rhind xxvii, 2—5]. Когда мы слышим об отце какого-либо бога, перед нами сразу возникает преподанная в школе греческая мифология с множеством законных и незаконных брачных сожительств богов и богинь друг с другом и с «земнородными человеками» и, как следствие, со множеством законных и незаконных детей. Столь необходимое для человека знание, чей он сын, исключительно важно и для эллинских легенд и мифов. И мы знаем, что Аполлон — сын Зевса и Лето, Зевс — сын Крона и Реи, Крон — сын Урана и Геи. Дальше при углублении в прошлое знание греков замутняется. Уран вроде бы рожден от Геи безмужно, сама же Гея возникла то ли из Хаоса [Аполлодор I, 1—2], то ли от союза Воздуха и Дня [Гесиод, Теог. 116 и сл. ]. Что было до того, для греков оставалось неведомым. Но распространять категории греческой мифологии на иные религиозные системы следует с большой осторожностью. Нун — это не только отец Ра, это, если угодно, и Его последняя обитель. После совершения всех дел в сотворенном Им мире Ра вернется в Нун, из которого иссшел, которым «пришел в бытие». Некоторые моменты диалога Ра и Нуна из «Книги Небесной Коровы» наводят на мысль, что Ра — не столько сын Нуна в человеческом смысле (то есть продолжение отца, хотя и связанное с отцом естественным преемством, но навсегда отторгнутое от него в личностной уникальности, вполне ашо-стоятельное и са-лю-ответственное), сколько проявление, «эпифеномен» Нуна, хотя личностно и нетождественный Нуну (потому возможен и диалог между Нуном и Ра), но сущностно единый с Ним. Так можно понять слова Ра, что Он «в Нуне пришел в бытие», что добытийно Он пребывал в Нуне и что послебытийно Он в Него вернется. Одним из любимых художественных образов египтян, бесчисленно запечатленным в стенописных орнаментах, капителях колонн, в оформлении мебели и ювелирных украшений, является лотос. В лотосе, расцветающем среди илистых вод затонов и болотистых заводей Нила, египтяне усматривали образ явления Творца Атума-Ра из бездн Нуна. «Ра — великий лотос, появляющийся (А7) из Нуна», — объявляет, например, надпись на остраконе XX династии[3]. Прекрасное растение, зарождающееся в глубине вод, в донном иле, выносит свой благоухающий цветок в мир воздуха и солнечного сияния. Египтян всегда отличало умение усмотреть в природных формах образы абсолютного божественного мира. В 17-й главе «Книги Мертвых» та же мысль выражена с еще большей ясностью: «Глаголет Господь Вседержитель:
— Великий Бог, сотворивший Сева Gam — это воды, это Нун — Отец вогов. Инлче говоря, это — Ра» [BD 17,4—7]. В коптском языке моуы означает «бездна». Nwn — древнеегипетская форма этого коптского понятия. По мнению К. Зете, в поздний период Египта имя Нун часто сопрягалось с глаголом nnj — быть инертным, пассивным. Это понятие употреблялось, когда речь шла о водах разлившегося Нила[4]. Иероглифически nnj обозначалось человеком с опущенными руками. Это подтверждает наше понимание Нуна — как божественного покоя, состояния «по ту сторону» любой активности. Уже в «Текстах Пирамид» присутствуют многочисленные упоминания Нуна в контекстах, оставляющих мало сомнений относительно их смысла. Не случайно Нун в «Книге Небесной Коровы» именуется создателем человеков. Для египтян это очень существенное знание о божественном, и в «Текстах Пирамид» оно утверждается многажды: «Пепи рожден выл в Нуне До ТОГО КАК возникло нево До ТОГО КАК возникла земля До того как возникли столпы невесные» [Руг. 1040а-с]. * * * «Неферклрл выл создан шуйцей Нунл. Когда выл он еще дитя, не имевшее рлзумл, Он (Нун. — Авт.) спас Неферклрл от врлждевных вогов, и Он не ВЫДАЛ Неферклрл врлждевным БОГАМ» [Руг. 1701].
* * * И наконец, замечательное своим драматизмом 211-е речение: «Отвратителен Унасу голод, и он не вкушает его. Отвратительна унасу жажда, и он не пьет ее. Воистину, унас — тот, кто дает хлеБ тем, кто превывает (в инобытии). Иат кормилица его. Она дает жить ему, воистину она родила унаса. Унас зачат в ночи, унас рожден в ночи. Он принадлежит свите Ра, предшествующей Утренней Звезде. Унас зачат в Нуне, рожден он в Нуне. Он пришел и принес вам ХЛ6Б> ТАМ овретенный им» [Руг. 131—132]. В последнем фрагменте речь идет не только о предвечном рождении в Нуне человека, но и о той божественной пище, которую вкушает он, о пище из Нуна. Иат (jst) — буквально «молоко» — имя кормилицы умерших. Видимо, это один из образов божественной силы. Пить молоко из груди богини — поэтический знак обожения. Об умершем с особой решительностью говорится, что он рожден был в Нуне и вскормлен божественной пищей. То, что вышло из некоторого источника, может рассчитывать вернуться к своему истоку, то, что питалось некоторой пищей, может надеяться воссоединиться с источником пищи. Вспомним, сколь настойчиво объясняет Иисус Никодиму, что ему «должно родиться свыше»: «вели кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия... вели кто не родится от воды и Духа vSawg каі луєь/латод), не может войти в Царствие Божие: рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть AYX^ [Ин. 3,3—5]. А также и слова Спасителя в капернаумской синагоге о «небесном хлебе»: «Старайтесь не о пище тленной, но о пище превывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий <...> иво хлев Божий есть Тот, Который сходит с невес и дает жизнь миру <...> Я есмь Хлев жизни; приходящий ко Мне не вудет алкать, и верующий в Меня не вудет жаждать никогда <...> Хлев, сходящий с невес, таков, что ядущий его не умрет; Я — хлеБ живый, сшедший с невес: ядущий х^ев сей вудет жить вовек; хлев же, который Я дам, есть Плоть Моя <...> бели не вудете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Єго, то не Будете иметь в севе жизни: ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день; иво Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие; ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь превывает во Мне, и Я в нем; как послал Меня живый Отец и Я живу Отцом, и ядущий Меня жить вудет Мною; сей-то есть хлев, сшедший с невес <...>: ядущий хлев сей жить вудет вовек» [Ин. 6,27—58]. «Пища (jibt, точнее, большая праздничная жертва) Унаса — из Нуна», — провозглашает 258-е речение «Текстов Пирамид» [Руг. 310], чтобы показать возможность умершего «взойти на нево на (спине) ветра» [Руг. 309]. Как и в евангельских словах Христа о рождении свыше и о хлебе, сшедшем с небес, рождение в Нуне и пища из Нуна имеют в древнейшей египетской религии ясно выраженный сотериологический смысл. «Присоединился он (Унас) к тем, кто в Нуне <...> Кто в Нуне — дают ему жизнь» [Руг. 318—319]. «Пепи преклонил колена окон к Нуне» [Руг. 1057]. «Я (Пепи) узрел Нуна, Я явился во дни новолетия, Хвала мне, велик Я силой (&?) своей» [Руг. 1062]. В гимне, отождествляющем части тела умершего с различными божественными качествами и проявлениями, его макушка, то есть самая превознесенная, физически возвышенная часть, уподобляется Нуну — «Навершие главы Пепи — (водная бездна)[5] Нуна» [Руг. 1304]. «Тексты Пирамид» знают образ «врат (9т?) Нуна» [Руг. 392], которые синонимичны «вратам Неба». Эти врата закрыты для тех, кто не имеет в себе Нуна через рождение и пищу, но отверзаются для умерших, несущих в себе эту сверхсущностную качественность: «Воссияй, о Нейт, как солнце, подави злодеяние, восстави Маат (закон, праведность) позади Ра! Сияй, сияй каждодневно для Владыки, пребывающем на невосклоне. Отверзи верхние врата (s/mv) Нуна!» [Руг. 1582—1583]. Нравственный ключ к «вратам Нуна» многократно упоминается в «Текстах Пирамид»: «О высота неотверзаемая — врата Нуна! унас пришел к вам, открывайтесь ему! Нун — это место пребывания тех, кто на земле победил зло и смерть, кого древнейшие египетские тек
сты именуют сияющими — zhw, и кого мы называем воскресшими. Они собираются вместе, «те, кто в Нуне, и те кто к невесных овителях», дабы приветствовать вновь пришедшего [Руг. 1486]. «Те, кто в Нуне, идут к теве, солнечный народ окружает тевя... [Руг. 2147]. В Нуне происходит и суд над умершими, где они обретают новые вечные тела: Пепи «получил свое тело при дворе Нуна» [Руг. 1174]. В Древнем Египте Нун вовсе не противопоставлялся Атуму, как может показаться из «Книги Небесной Коровы». Самуэль Мерсер точно заметил: «В „Текстах Пирамид" Нун обычно в качестве бога выступает в образе Атума... который, по всей видимости, есть проявление Нуна»[6]. То есть это не два различных божества, но два состояния, две ипостаси одного Бога. «Пепи Неферкара — Великий Сокол, сидящий на зувчатой стене Того-Чье-имя-сокрыто. Берет он принадлежащее Атуму для Того, Кто отделил невеса от земли и Нуна» [Руг. 1778]. «Они (боги) глаголят о теве Тому, кто предводительствует Девятерицами (т. е. Атуму), как о господине наследия Гева, которое Нун поверг к стопам твоим... [Руг. 2236]. Невеса отверсты, Земля отверста, Окна невесные отверсты, Движения вездны (Нуна) явлены, Сияние солнца льется свободно Тем единственным, Кто непоколевим вечно. Тем, Кто, находясь предо мною, глаголет ко мне, Когда восхожу я в нево... [Руг. 1078—1079]
Единственный, отверзающий врата Нуна, являющий его движения; — это Атум-Ра; и Он же ведет умершего Пени в небо; в обители Нуна. И эти обители; эта высота; раскрывающаяся в беспредельную бездну божественного всебытиЯ; — это и есть Атум в Его запре-дельности сотворенному Им миру. «Книга Врат» говорит, что Ра-ахти озаряет добытийный мрак, «освещает тайный покой» [BG I, 83—84]. «Тайный покой» — иное наименование Нуна, возбытийство-ванного, актуализированного, «озаренного» Им же Самим в ипостаси Ра. Мы привыкли к антропоморфности образа Божия, по крайней мере — к Его личностности. Но примечательно, что египтяне в древнейший период своей истории, в III тысячелетии до Р. X., довольно последовательно сознавали, что Бог-в-Себе не определим человеческими категориями, в том числе и категорией лица. Нун, бездна — это состояние полной непроницаемости для человеческого познания божественной глубины, той глубины, которая вечна и из которой «во время оно» явил Себя Бог в творении, отверзая тем самым Нун, являя его в Себе. Нун — это не только предбытие, если бытием мы привычно называем мир творения. Нун — это вечное инобытие. В нем прежде всех веков существовали те, кому в творении дана возможность быть, и именно поэтому они могут вернуться в бездны Нуна, завершив свое поприще свободной твари. В этом смысле египетские тексты именуют Нуна древнейшим отцом; создателем человеков, а Атума — сыном Нуна, превзошедшим славой Отца, ибо Атум явил Отца-Нуна в творении. Рождение в Нуне, хлеб Нуна — те залоги инобытия, которые позволяли людям надеяться на водворение в Его предвечных обителях. И в этой надежде — самая суть веры египтян. Размышляя о Боге, христианский автор писал: «Запредельное всему сущему бытие Его совершенно непознаваемо, хотя Оно... определяет возможность существования всей совокупности знаний и вместе с тем пресущественно содержит в Себе все сущее прежде его воплощения в бытии»[7]. В этом определении древний египтянин, наверное, узнал бы «Отца-Нуна». Уже в «Текстах Пирамид» Нун несколько раз сравнивается с водным потоком, с Небесной Рекой — Нилом. Образ достаточно прост и ясен: как Нил из своей стихийной бездны дает начало растениям, пищу людям и скоту и потому он — жизнедатель, так и Нун из стихии своей инобытийности рождает бытие. В шумерском языке древнейшей Месопотамии этимологически близкое к nwn имя Nammu давалось в женском роде и означало предбытийную мать всего сущего и обитель умерших, чему у египтян приблизительно соотвествует понятие nnt. Но запредельная божественность египтян была больше рождающего начала. Она пребывала по ту сторону рождения и зачатия. И в таком понимании Нун ассоциировался не с плодородным Нилом, но с водной бездной «бескрайнего Зеленого моря», с Океаном. Когда Египет постигали разрушительные наводнения, когда стиралась грань между возделанным полем и пустыней, когда разрушались все по
стройки, все дела рук человеческих, египтяне сравнивали эти состояния с возвращением в Нун[8]. Эрик Хорнунг в специальном исследовании категории Нуна дает ему следующее определение: «Нун в небе, на земле, под землей. Подобно Океану Он окружает землю [Р. Harris 44, 41]; подобно подземным водам Он в почвенных глубинах, и воды дождей также рождаются в Нем [Р. Berlin 3048. viii. 4]. Однако если мы захотим определить точное местопребывание Нуна, то окажемся в затруднении, так как хаос и его категории находятся по ту сторону пространства и времени, вне определенного места, всюду и нигде» С Древнего Царства в иероглифическое написание nnw входили изображения вод и небесной тверди Вода, всегда колеблющаяся, бесформен ная, неуловимая повсюду, не только в Египте, с незапамятных времен была символом вечного Божественного инобытия
лая очиститься от греха и скверны, люди совершают омовения. Величайшее христианское таинство, знаменовавшее смерть греховного человека и рождение очистившейся «новой твари», получило и форму, и наименование «омытия» — /Залтиу/ла[9]. Омовения, в качестве давно не сознаваемой традиции, сохранились и в нашем обычае мыть руки перед едой, мыться после пробуждения и перед сном (ведь сон — аналог смерти). Небесная твердь — сущность, известная многим древним религиозным традициям. Она отделяла мир видимый от невидимого, сотворенное от вечно сущего. У зороастрийцев тварный мир был заключен в твердь, как яйцо в скорлупу, и материальным образом этой тверди был кремень. В первой главе библейской Книги Бытия твердь (буквально — распростер-тие) создается Богом для отделения «воды от воды» [1, 6]. И эта твердь именуется небом, по ней идут светила, под ней создается привычный человеку мир гор, морей, растений и животных. О мире над небом, над твердью сказано в Библии лишь то, что он — вместилище вод. Мы помним, что творение мира по Библии началось с того, что «тьма <была> над бездною, и Дух Божий
носился над водою» [Быт. 1,2]. Слова tehom и maim — бездна и вода — родственны и означают водную бездну в данном контексте скорее образ божественной предбытийственности, чем сотворенную сущность (о творении бездны вод в Бытии нет ни слова). В категориях «тьмы»? «бездны»; «воды» и Духа вновь возникают древнешие образы инобытия. И не имея ли В виду ЭТОТ Древнейший символический рЯД; объяснял Иисус Никодиму что без рождения от воды и Духа невозможно войти в Царство Небесное, в ту Божественную сверхсущностность, которой египтяне усвоили имя Бездны? Понятно, что не тварная вода может стать причиной возрождения в Боге, НО ТО; что по сути своей Божественно. Сотворенные воды оказываются только символом вечного сверхбытия. Египтяне такое значение воде давали издревле: «Вернется твердь в вездну (Нун); в водный поток (Хух), как это было в НАЧАле», — говорит Атум умершему в главе 175 «Книги Мертвых» в папирусе, предназначенном для царедворца Ани [Р. Ani, 17— 18]. И видимо, поэтому «старейший Бог» Нун обозначался знаками вод и небесной тверди, отделявшей это предвечное состояние Бога-в-Себе от сотворенного Им мира. Нун — это покоящаяся бездна, которую лучше всего символизируют воды моря, «Великой Зелени». А слово « Хух» тоже содер жащее знак вод, имеет общий корень с глаголами движения: hhj — идти и hwj — приливать волной, затапливать[10]. Поэтому мы переводим Хух как движущиеся воды, «водный поток». То есть это водная бездна, не покоящаяся в себе, но несущая в себе креативный
импульс. Скорее всего, Нун и Хух суть два аспекта божественного инобытия. Подобные высокие умозрения иным ученым кажутся невозможными В глубокой Древности. Упрощая ИХ; исследователи наглядные образы непозноваемой божественной реальности принимают за саму реальность, а в результате безнадежно оглупляется религиозное умозрение древних египтян. Дж. Уилсон, например, пишет: «Египтяне представляли себе землю в виде плоского блюда со сморщенным ободком... Блюдо плавало в воде. Бездонные воды, на которых оно покоилось, египтяне называли „Нун"»1. Но если мы вспомним, какой громадный опыт бого-ведения и богообщения накопило человечество за бесчисленные тысячелетия доистории, то и в образах, используемых «Текстами Пирамид», мы не найдем ничего исключительного. Напротив, эти древнейшие письменные памятники человечества с определенностью свидетельствуют нам, что не в наивной детской сказке и мечтательном самообольщении, но в глубоком [11]
созерцании высших сущностей пребывали те, для кого звучали полные сокровенного смысла слова о предвечном рождении кратковременного земного человека в божественном бытии Нуна.
