Предисловие
Впервые услышанное мотивированное предположение об авторском праве в Древнем Риме сперва очень удивило1. Отдельные фрагменты[1] специальных исследований — не в счет. Если отсутствует комплексный подход, утверждение этой идеи вряд ли способно удивить и убедить.
Несмотря на, казалось бы, очевидные возражения, тема захватила. Появилось желание разобраться. Погружение в историю вопроса («как прекрасна тема и как трудна ее разработка») приоткрыло удивительный и увлекательный мир литературы и искусства Античности. Мир, в котором кипит жизнь! «Они обращаются к нам, и мы их слышим».
Свои первые обдуманные впечатления о литературной собственности древности сформулировал в очерках по авторскому праву.
После обсуждения темы с профессором Б.М. Гонгало возникла уверенность, появился азарт, обозначился план, сама собой образовалась небольшая монография. Спасибо Вам, дорогой Бронислав Мичиславович! Тот момент стал «точкой невозврата», когда сомнения перестали мешать.
Дополнение имеющейся подборки новыми сюжетами из истории античных авторских отношений (эпизоды появляются вновь и вновь, как и новые соблазны — узнать, увидеть, запечатлеть, обсудить...) будет
лишь угрожать качеству сделанного — размывать задуманную структуру, претендовать на новый план. Возникнет риск очередной кардинальной переделки. Юрий Григорьевич Басин говорил: «Если работу совершенствовать бесконечно, она никогда не выйдет в свет». Идеи витают в воздухе1. Или общество устало от психологического давления инвесторов[2] , или в авторском праве наступает исторический момент истины, но все чаще исследователи, занимающиеся изучением юридических аспектов творчества, обращаются к этике
Спешил медленно. Хочется верить, некоторая скорость (рывками и урывками) и эмоциональный запал не повредили осуществлению замысла.
Какому законодательству «подчиняется» исследование? Никакому! По ходу изложения упомянуто несколько авторско-правовых положений из законодательства и правоприменительной практики Беларуси, Казахстана, России, США, ряда стран Западной Европы. Иногда ссылка на норму закона, в том числе Основного, напрашивалась в текст,
но умышленно уклонялся от ее упоминания. Эмпирическая основа (тех редких фрагментов, где речь идет о современности) — авторско-правовые реалии все тех же государств. Примеров из «современности» крайне мало. Кроме стремления проследить забытые исторические отрезки авторского права, ставилась задача обосновать однобокость суждения о зарождении этого интереснейшего направления, например, в лоне привилегий, подтвердить его этические и естественные' начала, известные еще эллинам. В предложенной работе для всех возможных версий происхождения авторского права, так или иначе связанных с идеей средневекового книгопечатания, используется, видимо, не вполне удачный с цивили-стической точки зрения, но стилистически (технически) очень удобный условно-сокращенный термин «экономическая концепция». Этими двумя словами охватывается собственно доктрина «копирайта», все производные от нее и прочие «имущественные» идеи, теории, учения о зарождении данного направления интеллектуальной собственности. Подобный терминологический выбор не просто удобен, он логичен — ведь подробный, «по полочкам» разбор всех «имущественных» версий не проводится (столь обстоятельный анализ должен быть выполнен в рамках цивилистической проблематики природы авторского права — это другая интереснейшая тема). В этом произведении с позиций этики критически рассматривается ядро, сердцевина экономического подхода к авторскому праву. Отсюда — единое обозначение. По авторитетному мнению Б.М. Гонгало, «данная работа вообще не является юридической». Не спорю. Таков авторский выбор. А может, так и надо? Малоизвестные, хочется надеяться, версии обычно излагаются на стыке отраслей. Юриспруденция оперирует сухими фактами и по своей сути «закабалена» прагматизмом[3] ; исторические работы «тонут в датах, сменах царств, войнах и оставляют за бортом духовное развитие человечества»
внимание; философия увлечена абстракциями и «универсалиями», которые сами по себе мало пригодны для разбора конкретных практических задач1; психология погружена во внутренний мир индивида и его внешние связи рассматривает через призму личностного фактора. Значит, адекватное решение должно предлагаться в рамках разумного смешения (мультипликативного подхода). Такому методу следовал В.Я. Ионас, когда разрабатывал свою интереснейшую проблематику[4] . Подобные приемы можно наблюдать у Л. Лессига в его бескомпромиссной борьбе за умы. «Гражданское правоведение не занимается явлениями и факторами, которыми в то же время не были бы заинтересованы многие другие науки. При объяснении явлений оно не может обойтись без помощи указаний, которые проливаются общими психическими и социальными законами»
Исследование далеко не окончено. Это лишь скромная попытка выразить мнение по аспектам, которые за давностью лет были сначала несправедливо отодвинуты на второй план, затем «ушли в тень», а еще позднее оказались незаслуженно забытыми, как будто их вовсе не было.
«Авторское право появилось раньше, чем мы думаем, по крайней мере раньше, чем современное представление о нем».
Приложены полные версии нескольких докладов. Изложенные в них мысли перекликаются с данной темой.
* * *
Эта работа стала возможной благодаря моей супруге Диане, щедро, от души подарившей идею и постоянно укреплявшей надежду на успешное завершение данного нескончаемого проекта.
И благодаря Брониславу Мичиславовичу Гонгало, который вытерпел, выслушал, поверил, прочитал, поддержал, подсказал, порекомендовал, посодействовал... И благодаря Владимиру Саурсеевичу Ему, который внимательно ознакомился, посоветовал и согласился. Глубокая признательность Елене Борисовне Васильевой за кропотливый редакционный труд по подготовке данного издания. Огромное Вам спасибо! Автор благодарит всех, кто нашел время и силы прочитать или просмотреть эту книгу. Д.А. Братусь, кандидат юридических наук
Этот адрес e-mail защищен от спам-ботов. Чтобы увидеть его, у Вас должен быть включен Java-Script
Актуальность исследования Современная жизнь динамична и насыщенна: высокие технологии, интенсивные информационные потоки, все более широкие возможности в деловой и бытовой сферах, борьба, если не сказать война1, за новации и связанные с ними сферы влияния на рынке. Основа ускоряющихся темпов развития — неуклонный и стремительный прирост знаний об окружающем мире, их активное практическое внедрение. Невероятный прогресс очевиден даже в течение очень краткого отрезка новейшей истории — при сравнении сегодняшних научно-технических достижений и отвечающего им уровня жизни с достижениями хотя бы прошлого десятилетия. Ожидаемые перемены представляются фантастическими[5] . Пока они реалистичны для специалистов. Обыватель находится в состоянии предвкушения или неведения. Отчасти такое состояние продиктовано маркетинговой политикой транснациональных корпораций (новшества поставляются на рынок дозированно, иначе, говорят профессионалы, рынок «взор-
вется»), отчасти — требованиями военно-промышленной доктрины (продукция «двойного назначения» вводится в оборот по мере снижения ее актуальности для нужд безопасности и обороны). Развитие «от разрушения» — уникальная парадигма человеческой истории? Хочется верить в бесконечное стремление к совершенному и прекрасному, неугомонность человеческого разума. В реальной жизни интеллектуальное соперничество часто становится самоцелью, доходит до крайности на волне творческого подъема, который у каждого проявляется по-разному с учетом склонностей, способностей, воспитания в семье и школе, влияния извне и т.п. Своего рода квази-этический ригоризм. Всякую оригинальную разработку в естественнонаучной, технической, гуманитарной сфере правообладатель обычно стремится подкрепить юридически. Старается предупредить риски, защитить свои интеллектуальные ресурсы. По крайней мере всегда имеет в виду формальные возможности и процедуры, соответствующие его законным интересам. Эта тенденция отвечает современным вызовам, но заметно корректируется разворачивающейся практикой борьбы за «свободную культуру» (Л. Лессиг). Вот только, по известному выражению, не следует «выплескивать вместе с мыльной водой и дитя». Призывы к отмене авторского права в цифровую эпоху мы считаем если не откровенно популистскими, то уж точно непродуманными. По нашему глубокому убеждению, терминологической основой, идеологической платформой, лоном интеллектуальных прав является авторское право. Стабильно нарастающий интерес к нему (негативный и позитивный), учитывая отмеченные объективные обстоятельства, вполне закономерен. Интерес этот трансформируется поистине в «борьбу за право», как говорил классик. Борьбу на всех уровнях нашего социального бытия. Ребенок, играя со сверстниками, возмущенно кричит: «Это я придумал!» Ребенок вырастает, вырастают его устремления. Вырастают до глобальных масштабов... Применительно к внешней политике - резкий переход на макроуровень — вспоминается кампания, развязанная против принятия части четвертой ГК РФ[6] (в специальной литературе до сих пор встречаются ее отголоски). Другой близкий пример — жесткая риторика США и их западно-европейских сателлитов по поводу лоббирования ими по всему
миру реакционных конвенционных норм об охране интеллектуальной собственности1. Противоположная тенденция, иначе говоря, сила противодействия — движение в защиту свободного рынка идеальных объектов («копилефт»), развитие системы открытых лицензий (free license), бесплатное предоставление некоторыми ведущими мировыми производителями своих новейших компьютерных программ и баз данных для широкого использования (в то же время — изощренный способ конкурентной политики), мероприятия по децентрализации и декоммерциализации Интернета, общественные протесты по всему миру против очередных ужесточений в сфере авторского права, против внедрения местными властями «налога на Интернет» в любых его проявлениях[7] и т.п. Собственно, в авторском праве все более обостряется дискуссия по широчайшему спектру проблем, охватывающему, насколько можно судить, все ключевые блоки: — понятие, принципы и источники авторского права', взаимопроникновение юридических систем стран общего и континентального права, «стирание» национальных границ в регулировании деятельности авторов и оборота интеллектуальных достижений, место авторского права в системе права, предмет и генеральное значение его принципов для всех интеллектуальных прав, субсидиарное применение авторско-правовых норм в других юридических направлениях интеллектуальной собственности, нестыковки между региональными и глобальными юридическими системами в сфере охраны авторских прав, нехватка в международном частном праве авторско-правовых коллизионных привязок, расхождения среди норм материального и процессуального законодательства по вопросам охраны произведений (ограничение и самоограничение права на судебную защиту, отказ от субъективных прав, претензионный порядок, партисипативные процедуры, подведомственность и подсудность авторско-правовых споров, пошлины по этой категории дел и т.п.), конфликт норм авторского и, например, антимонопольного законодательства, сомнительное «опубличивание» авторско-правовых отношений, слияние отдельных институтов авторского и смежного права, значение и возможности научной и судебной доктрин;
ских) тех договоров, которые не являются авторскими в строгом смысле, но возникают в данной сфере, — «договоров по авторскому праву» (В.А. Дозорцев), определение их юридической природы, расширение перечня за счет применяемых в деловой жизни непоименованных конструкций, извечно актуальное сравнение вещных, исключительных и обязательственных отношений, градация договоров по отчуждению и предоставлению имущественных авторских прав и т.п. Комплекс новейших вопросов и соответствующих предложений обстоятельно рассмотрен в книге В.Л. Энтина «Авторское право в виртуальной реальности (новые возможности и вызовы цифровой эпохи)» (М.: Статут, 2017). Накал страстей характерен. Список можно продолжать бесконечно. Мы постарались изложить его компактно, слегка расширив теоретическую часть. Метод индукции позволяет свести неопределенное множество специфических проблем в несколько общих направлений — к соотношению в авторском праве индивидуального и социального, частного и публичного, духовного и материального, формы и содержания, формальностей и существа. Развитие исследований по данным направлениям приближает к ответу на вопрос о перспективах авторского права. Картина будущего познаваема именно на уровне теоретического, даже философского анализа. Правоприменительная практика сама по себе остается как бы устремленной, но «слепой»; предсказуемой, но случайной; детально отработанной, но не отточенной; стабильной, но всегда переменчивой; известной, но противоречивой. Абсолютное обобщение отмеченной интереснейшей тематики приводит к модусу, проходящему по этико-экономической линии. Этика и экономика — кантовские антиномии авторского права. Этика — идейная основа, первопричина и место рождения, если угодно — школа, alma mater. Экономика — материальная основа, «кнут и пряник», циничный и жесткий, но заманчивый и стимулирующий, очень эффективный инструмент, не позволяющий авторскому праву «раскисать», застаиваться на одном месте, вырождаться, трансформироваться из юридической формы в абстрактное философское подобие, в оторванный от жизни кодекс морализаторских наставлений (на современного человека он не произвел бы такого впечатления, как, скажем, на эллина или римлянина[9], — меняется восприятие морали
и отношение к ее источникам, как говорил А.Ф. Кони). Получается двуединство противостоящих платформ, или классическое «единство и борьба противоположностей». В эпоху всеобщей коммерциализации авторское право беззастенчиво отрывают от корней. «А корни не просто придают устойчивость, они и питают»1. Казахская пословица гласит: «По корням и ветка...» Разрыв происходит, если, например, произведение еще на стадии идеи умышленно подчиняется «концепции плохой музыки, плохих текстов и плохой рифмы»[10] , или когда команда неизвестных публике «копирайтеров» действует по поручению и под именем популярного автора
в случае массового (в мировом масштабе) сканирования книг в обход авторских прав (проект Google Books'). Другой пример из той же серии — ожесточенная борьба правообладателей за резервирование национальных рынков при полном игнорировании принципа исчерпания авторских прав2. Благодаря таким эпизодам авторское право для обывателя, не вникающего в детали, превращается в направление, не только оторванное от «искусства добра и справедливости», но ставшее средством устрашения. Олжас Сулейменов подвел своеобразный итог: «Рынок видит только материальную ценность в наших произведениях. Понятие духовной ценности испарилось»3. Мы приводим очевидные, явные эпизоды, выделяющиеся в массе подобных. Они моментально всплывают в сознании, «напрашиваются в строку» без колебаний и долгих раздумий. Мгновенная готовность всеподчинения фактору выгоды повсеместна. И так было всегда («любят деньги, но ведь это всегда было...» — М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»). Однако нынешние социальные процессы отличаются повышенным динамизмом, тотальным проникновением во все аспекты частной жизни. Следовательно, и эффект многократно сильнее, резче, масштабнее. «Диапазон по сравнению с прошлым веком повысился на полтона... Человек стал натягивать струны сильнее, и нервы людей напрягаются больше»1. В результате противоречивых и неприятных эксцессов, трансформирующихся в стабильную тенденцию, искусственно провоцируется конфликт. Гражданское право призвано (во-первых!) обеспечивать «определенность... стабильность и нормальное функционирование базовых для общества и его экономики отношений — отношений собственности — материальной и духовной»[11] . Право в главной своей функции нацелено на предупреждение споров. Оно «есть искусство добра и справедливости» («Tus est ars boni et aequi») Процесс взаимодействия этики и экономики в сфере права, собственно этики и права нуждается в дальнейшем исследовании, и по мере освоения новых аспектов — в адекватном совершенствовании, в том числе на уровне нормативного регулирования. Авторское право предлагает для этого благодатную почву. Сиюминутная польза (это слово в данной работе, видимо, станет нарицательным) далеко не очевидна и всегда противоречива — в очередь за одной выгодой выстраивается другая, не исключено — противоположная. Ориентация на конкуренцию имущественных притязаний в регулировании отношений по поводу духовных ценностей — спорный, ненадежный путь, если он является ведущим или единственным. Сейчас, повторяем, говорят о закате эры авторского права. Таков эффект конкуренции имущественных притязаний. Одни хотят получать все больше и больше, за гранью разумного. Другие категорически отказываются платить, настаивая на запрете любых проявлений «цензуры» и тотальной свободе информации. Справедливое решение может
оказаться не там, где изначально предполагалось, и вряд ли должно проистекать из выгоды. Оно исходит из истоков. Очень важно их корректно обозначить. «Смысл» и «польза» — разные категории. Первая все-таки ближе к цели правового регулирования и стремится породниться с истиной. Конечно, мы не посмеем рассуждать об истине в ее фундаментальном значении. Кроме того, не желаем давать прагматикам повод для упрека в схоластике. Истина хотя бы в том, что в Древнем мире творили авторы, создававшие воистину непревзойденные (до сих пор!) шедевры. С точки зрения авторского права есть смысл отличать античного философа, ритора, грамматика, оратора, знатока «латинской науки» (юриспруденции) от индусского брамина (брахмана), халдейского мудреца[12] (теософа, астронома, астролога, мага, математика, лекаря) или египетского жреца. Первый ощутимо присутствует в проповедуемой им «духовной практике», уверенно претендует на признание личностного начала, вплетает в художественную ткань произведения близкие ему образы, развивает собственные оригинальные приемы, открывает новые жанры, проповедует авторское самосознание, не исчезает в представляемой им школе, а укрепляет ее авторитет своей фигурой, получившей признание. Второй растворяется в ортодоксальной религиозной традиции Индии, превращается из автора в безликого глашатая трансцендентных формул общего учения, не существует самобытной личностью для воспринимающей аудитории. Третий, несмотря на обладание конкретным и востребованным жизнью знанием, предстает проповедником ок-культистского течения, уважаемого его современниками, но размытого, растворившегося в потоке идей, закрытых для непосвященных, «утонувшего» в смешении культур и цивилизаций, в том числе по причине отсутствия персоналий и идеологии авторства в этом течении. Древние египтяне — народ, «который, как известно, искусен в изобретениях
и научных открытиях, а также проницателен в познании сути вещей»1. Однако их наука не предназначена для широкой аудитории — только для посвященных и избранных. Жреческая каста не испытывала потребности в персонификации своих достижений[13] . «Знание, хранимое в узком кругу, неминуемо будет слабеть и забываться» Истина дарит смысл! Смысл — в поиске античных зачатков авторского права. По мнению Э. Фромма, на рубеже XVII—XVIII вв. философы обращаются к новым целевым установкам. Цель жизни «впервые после Аристиппа» стала трактоваться как «осуществление всех желаний человека», «слово «польза» перестало обозначать «пользу для души» (как в Библии и позднее у Спинозы), а приобрело значение «материальной денежной выгоды». Это была эпоха, когда буржуазия сбросила не только свои политические оковы, но также узы любви и солидарности и прониклась верой, что человек, живущий только для самого себя, имеет больше возможностей быть самим собой» Полагаем, отправным пунктом, главным маяком в определении юридического механизма авторских отношений
правило о свободе творчества и запрете цензуры. Потому возникают антисоциальные (по аналогии с терминологией О.А. Красавчикова1), или «приблудные» (по аналогии с терминологией Б.М. Гонгало[14] ), произведения, так называемые духовные творения, которые грубо, зачастую умышленно, противоречат нравственным канонам Распространение «копирайта» в цивилистической теории вплоть до отождествления названия подотрасли с указанным обозначением (широко употребляемый упрощенный перевод английского copyright на русский язык
во-первых, не соответствует исторической линии — авторы творили во все времена, независимо от изобретения в ту или иную эпоху книгопечатного станка и возникновения вместе с ним издательского дела и «копирайта». Первый печатный станок успешно и массово применялся в Китае за десяток столетий до возникновения издательского дела в средневековой Европе;
во-вторых, является неоправданным с точки зрения истинного потенциала духовной работы — этот потенциал определяется все же не перспективами сбыта, а гением творца;
в-третьих, порождает дисбаланс восприятия и в правовом, и — шире — в общественном сознании, когда произведение оценивается не с точки зрения высокой формы, а опять же как объект оборота. Отмеченный дисбаланс приводит к так называемой системной контрафакции — нарушению прав на интеллектуальную собственность в масштабах стран и целых континентов1, попустительству или потворству публичных властей[15] , искажению роли естественных прав и свобод человека, непомерному возвеличиванию финансового идола, когда прагматизм, проистекающий из, казалось бы, социально ориентированной экономической идеи, становится попросту антисоциальным. «И развитие экономики стало определяться не вопросом, что лучше для человека, а вопросом: что лучше для системы? Остроту этого конфликта попытались завуалировать, утверждая, будто все, что способствует росту системы (или отдельной корпорации), служит также благу отдельного человека»
Следствием искаженного восприятия являются посягательство на авторские права, противоречия в правовом регулировании и правоприменительной практике. К примеру, окружной суд Нью-Йорка все же отказал Гильдии авторов (The Authors Guild, Inc.) в иске к Google, Inc. Иначе не будет, если не стремиться к истине, если комфортно укрываться за рациональными шаблонами и стереотипами, отчасти продиктованными корпоративным «экономическим духом».
Развитие этико-правовых направлений в отечественном правоведении во многом предопределил эпохальный труд А.Ф. Кони «Нравственные начала в уголовном процессе (Общие черты судебной этики)» («Журнал Министерства юстиции», 1902 г.). Не монография, но глубокая по смыслу и тщательно выверенная технически, фундаментальная статья, яркое введение к лекционному курсу, запрещенному реакцией.
Актуальные установки и методика Анатолия Федоровича применяются нами, равно как и идеи Габриэля Феликсовича Шершеневича, выраженные в его классическом, извечно ценном «Утилитарном учении о нравственности»1. Мы постарались продемонстрировать решающее в историческом ракурсе влияние этики на процесс зарождения авторского права и, выйдя за рамки его экономического восприятия, оценить степень и результат, спрогнозировать перспективы воздействия непреложных моральных (нравственных) канонов на право творчества, постарались рассмотреть будущее в прошлом. Постановка проблемы Автор первичен! Если есть автор, значит, априори имеются авторские права, которые в своем развитии образуют авторское право. Называть субъективные возможности автора можно как угодно. В любом случае вряд ли он просто так согласится считать свое[16] чужим. Вспомним, какая упорная и трагическая борьба разворачивалась за авторство в Античности, когда, казалось бы, и авторского права не было. Мы ссылаемся на конкретные иллюстрации в основной части нашей работы. Факт признания социумом творческого результата, массовое подтверждение персонализации идеального объекта позволяют уверенно рассматривать природу феномена авторства уже в древнейшую эпоху. Какие-либо определенные исторические рамки не поддаются исчислению. Мы пытаемся заглянуть как можно дальше — в необозримую даль человеческой цивилизации
Выбор исследователя - с каких позиций подходить к изучению проблемы — не представляется очевидным. Заманчивая и по сути логичная идея считать авторство естественным продолжением личности может оказаться ложной посылкой в цепочке суждений о естественно-правовой характеристике права на творчество. Не упрощаем
ли мы ситуацию? Насколько правомерна сама постановка вопроса о социальном (юридическом, этическом, корпоративном1, сакральном, религиозном) регулировании авторских отношений в древности? Можно ли говорить о юридической природе творческого результата применительно к архаике? Архаичный период не предлагает видимую, осязаемую, исторически доказанную совокупность социальных связей по поводу произведений. «Ведь мало и редко случалось в ту пору прибегать к письменам, хотя только они надежно сберегают память о свершившемся»[17] . Опять же важно помнить о сохранившихся до наших дней ярких свидетельствах материального воплощения творческой мысли. Стремление задекларировать натуральные истоки возникает как бы по наитию. Общим местом, классическим каноном гуманитарных исследований является подход к рассмотрению надстроечных явлений юридического быта с поправкой на экономический базис. Общественные отношения в этом ракурсе воспринимаются цивилистикой в смысле контактов по обмену и присвоению. Но духовная деятельность осуществляется вне подобных контактов. Творческий результат — изначально плод интеллекта, а не экономики. Его создание, да и зачастую применение, не является «отношением». Даже соавторский труд — это условно «союз мысли». Позитивные мыслительные процессы находятся вне социальных контактов, регулируемых правом. Когда мы пользуемся публичным транспортом, отправляемся в путешествие на самолете или поезде, мы не обязаны задумываться об авторском праве на дизайн транспортного средства. Пользования в авторско-правовом смысле не возникает и при прочтении купленной книги, исполнении песни для себя или для друзей (если такое настроение, почему бы и не спеть, пусть даже кто-то услышит). За это не платят
«Нельзя сводить все явления в жизни к базису и надстройке».
Экономический критерий не подходит и для поиска возможных предпосылок формирования древнего авторского права. Он — сомнительное руководство к поиску. В Античности раб не признавался субъектом, значительно ограничивались права прочих подвластных лиц и иностранцев. Творения, создаваемые преимущественно (принципиальный момент!) лицами подвластного состояния и иностранцами, не включались в юридическую материю того общества. Получается, несмотря ни на какие внешние атрибуты, та формация не только не способствовала развитию авторского права, но объективно «глушила» его в том юридическом обиходе, оставляя применимыми, первостепенными и предопределяющими этические механизмы воздействия на нарушителя. Цивили-стическая квалификация древних авторских отношений остается не у дел, если, повторяем, руководствоваться единственным критерием — экономическим. Признание оригинального достижения обществом или, наоборот, его массовое игнорирование («системная контрафакция») по большому счету зависят не от уровня развития экономических отношений, а скорее от социокультурного уровня. Денежный фактор способен подталкивать и к активному противоправному поведению, все к той же «системной контрафакции». Тит Ливий говорил: «Нет такого, за что не взялся бы человек, лишь бы только большие усилия обещали большие награды»1. Поэтому экономический посыл при анализе истоков авторского права либо невозможен, либо затруднителен, либо формирует однобокую, искаженную картину. Раз значение экономической доминанты для становления древнего авторства не абсолютно, попробуем от нее дистанцироваться. Необходим другой, верный критерий. Из чего же, из какого материала может быть сконструирован фундамент той самой нормы: гражданские права и обязанности (в дополнение к прочим известным основаниям) возникают в силу создания объективированных результатов творческой интеллектуальной деятельности? Справедливо ли признание автором того, кто создал? Безусловно! Культурность, справедливость (именно в значении «природного чувства»1, «врожденного чувства» — aequitas naturalist, добрая совесть, добрые нравы и прочие «добродетели характера» (Аристотель)3 - этические категории. Прежде всего и только так! В нашем повествовании на первый план выходит этическое содержание, воплощенное в юридической норме по мере развития цивилизации. Неприемлемость, алогичность классического базиса при попытке обратиться к истокам авторского права, погрузиться в его древнейшую историю заметна по ряду признаков. Зафиксируем их и наметим следующие. Философский аспект. Современная наука, включая работы и отцов-основателей, и апологетов экономической концепции авторского права, постулирует отсутствие в Античности рынка идеальных объектов. Мысль далеко не бесспорная (мы еще вернемся к ней и проанализируем критически), но заслуживающая самого пристального внимания. Допустим, отсутствовал рынок. Это, кстати, «удобный» тезис для отрицания авторского права вообще. «Удобный», но ошибочный. Так или иначе невозможно отрицать оборот интеллектуальных шедевров того времени, которые оказали знаковое, если не решающее, влияние на развитие собственно античной и грядущих цивилизаций. «Современному читателю может показаться чрезмерным изобилие храмов, статуй, преувеличенным — значение художников и поэтов. Следует знать, что вся духовная жизнь того времени вращалась вокруг искусства и поэзии, в меньшей степени вокруг философии. Эллин не мог представить себе жизни без любования — долгого и многократного — предметами искусства и созерцания прекрасных построек...»1. По мнению С.Л. Утченко, «изобразительное искусство, архитектура и т.п. для самой античности, для формирования мировоззрения античного человека — как ни парадоксально это звучит — имели менее «конституирующее» значение, чем то же античное искусство для становления человека новой европейской цивилизации»[18] . Сравнивая эти на первый взгляд полемические суждения, приходим к давно известному выводу о разработке античной цивилизацией высоких канонов, так сказать, для «внутреннего потребления», предвосхищении ею будущих эстетических пристрастий и культурного развития человечества в целом, по крайней мере подавляющего большинства и ведущей их части — «беспокойных субъектов» (А.А. Пиленко), «пассионариев» (Л.Н. Гумилев), «инициаторов гуманных идей» (Л. Шаховская), «ответственных людей со значительным потенциалом энергии» (С.С. Алексеев). Одним из главных принципов эллинской (вслед за ней — античной) эстетики является принцип калокагатии (от греч. kalos — прекрасный, agatos — хороший), в соответствии с которым уже в Древней Греции формируется условный образ, идеал нравственно и физически совершенного человека. Обоснованным представляется следующее предположение: человек античного мира находится ближе к своим предыстокам. И если зафиксировать пристальное внимание на гипотезе о том, каким образом и насколько сильно первобытные люди ценили красоту (природу в самом широком понимании)
Логике-семантический аспект. По своей сути произведение — плод умственной работы, нацеленной на создание оригинального и не
превзойденного. Продуктивное стремление творца к совершенной форме напрямую увязывается в теории авторского права с духовной деятельностью. В.И. Серебровский афористично назвал произведение «продуктом духовного творчества»1. Семантика исходных («творчество», «духовный»[19] ) и производных от них слов в оценке интеллектуального процесса указывает на должные высокие, нравственные характеристики идеального объекта. Такова и социальная сущность произведения. В нем — «свое», ни много ни мало — душа автора. И отсюда — «продукт духовного творчества». Не случайно А.М. Горький отказывался принимать термин «творчество», называя его «церковным», «аристократическим», «туманным и глуповатым словцом», «вредным словечком»
Антисоциальные («приблудные») творения — это побочный результат. Сорняк — тоже растение. И тоже для чего-то существует. Как минимум позволяет осознать, подчеркнуть разницу, стремиться к идеалу. И в этом смысл... Сорняк — неотъемлемая часть живого мира, но далеко не весь мир. Антисоциальные творения не способны заслонить или извратить истинную природу творчества. «Искусст
во не может отвращать или порочить! Тогда оно перестанет быть им... Искусство или торжествует в блеске прекрасного, или тоскует по его утрате. И только так!»1. Апулей риторически вопрошает: «Что, в самом деле, всего легче, нежели буйство языка и низость нравов, одно из небрежения к другим, другое — к себе самому?»[20] . Субъективные устремления творцов к прекрасному (любопытство или интерес к жизни, духовная потребность) могут быть одинаково сильны, но талант, культурный уровень, условия становления и развития личности, свободы самовыражения, ценностные социальные ориентиры — разными. Исторический аспект. Этическое основание по факту своего происхождения является основанием натуральным. Каким бы очевидным по целому ряду признаков ни казалось современнику разграничение понятий «этический» и «естественный», в своих исторических истоках, в трудах основоположников этики (Сократ
направлениях этики (она «как наука существует свыше 20 веков»1, а отдельные представления, идеи и теории, этические мононормы сформировались и того раньше) и первобытных социокультурных актах[21] ставят этику в приоритетное положение, хотя бы с чисто исторической точки зрения, в сравнении с развитой экономикой древности. А ведь мы пытаемся провести исторические параллели между современным авторским правом и его античным прообразом, древнейшими истоками. Данный выбор оправдан и сугубо фактическим материалом, порождающим дискурс об авторских правах. «Поэтому факт существования авторского права в античный период остается одним из дискуссионных»
Системный аспект. В регулировании авторских отношений имеется определенное противоречие теоретического толка, продиктованное извечным конфликтом двух ипостасей — духовного и материального. Коллизия представляется сущностной, знаковой, принципиальной.
С одной стороны, авторское право традиционно включается в систему права гражданского, поскольку «общественные связи, устанавливающиеся между автором и всеми другими лицами, имеют с отношениями собственности сходные черты». Подобная близость личных и имущественных контактов «служит решающим фактором (курсив
наш. — Д.Б.), определяющим пригодность для их регулирования гражданско-правовой формой»1. С другой стороны, в отечественной цивилистической доктрине, законодательстве, правоприменительной практике провозглашается абсолютная, если можно так выразиться, независимость исключительных прав от права собственности. Эта вполне естественная декларация заявляется в императивной форме. В тексты кодификаций вводятся нормы[22] , специально разграничивающие отмеченные понятия, нивелируется теоретически и повсеместно выводится из употребления понятие «интеллектуальная собственность»: «оно не только не имеет никакого отношения к собственности (курсив наш. — Д.Б.), но и касается отнюдь не только результатов интеллектуальной деятельности в прямом смысле этих слов»
Важно, конечно, не спутать научный подход к социальному содержанию, благодаря которому те или иные явления попадают в орбиту гражданского права, и элементарное разграничение объектов авторского и, например, вещного правоотношений. Однако если говорить о социальном содержании, каждое и всякое состояние принадлежности, присвоенности, сопричастности нельзя автоматически отождествлять с отношениями собственности. Тогда выбранный способ квалификации отношений становится чрезмерно абстрактным. Аналогии в ряде случаев могут быть просто неуместны. Например, родители относятся к своему ребенку не просто как к своему (это чувство в условиях нормальной семьи всегда взаимно), но и как к части самих себя. Многие мэтры — Леонардо да Винчи, Никколо Паганини, Артур Конан Дойл, Пьер Огюст Ренуар и другие — считали созданные ими творения своими «детьми». Нельзя же, в самом деле, сводить эти случаи к отношениям собственности или родства. Равно как нельзя ставить
вопрос о «совпадении должника и кредитора в одном лице». Совместное хозяйство супругов тоже ни при каких условиях не становится их совместной деятельностью. Недопустимо отождествлять производство материальных благ с естественным воспроизводством самих людей (Ф. Энгельс, «Происхождение семьи, частной собственности и государства»). Эти явления не должны ставиться на одну ступень в характеристике общественных процессов. Логически неверно соотношение несопоставимого — «зеленого» и «круглого». «Не следует умножать сущностей». В силу тех же объективных причин ни при каких условиях само по себе не становится «изобретением» тело человека1. Любовь, духовность, красота, нравственность, совершенство исполнения, неугомонность, психофизическое стремление к новизне, к творчеству выше сугубо материальных моментов. «Купленный титул хуже, чем природный талант»[23] . Личные качества настоящего творца — ядро природы авторства, его движущая сила. Тогда каковы истинные истоки гражданско-правового регулирования авторских отношений? Возможно ли «оторвать» отмеченные неимущественные элементы от социальных связей, складывающихся по поводу использования произведения, и от юридических конструкций, опосредующих использование? Зачем обязательно «рвать»? Независимо от ответа на вопрос значение идеальной природы творчества всегда будет выступать на первом плане, напоминать о себе, его сложно переоценить. Если правовое регулирование авторских и близких с ними отношений исторически связано с отношениями собственности, то насколько обоснованны призывы дистанцироваться от категории «интеллектуальная собственность»? Напрашиваются и другие взаимосвязанные вопросы. Может ли авторское право в принципе претендовать хотя бы на относительную независимость? Здесь примечание: генеральное действие принципов права гражданского, безусловно, подразумевается в отношении всех его «блудных дочерей» (Б.М. Гонгало). Или всепроникающее
влияние «решающего фактора» (В.Ф. Яковлев) не позволяет задумываться над перспективами данного направления юриспруденции, например, в значении самостоятельной отрасли?[24] Все-таки насколько «решающим» является указанное влияние, если между полярными категориями (исключительное право и право собственности) научно мотивируется и закрепляется в законе ясное ультимативное разграничение? Дискуссия о месте, значении, признаках, понятии и в целом охраноспособности личных неимущественных прав, связанных с имущественными, в контексте отраслевой роли авторского права сразу переходит в качественно иную плоскость. Осмысление в намеченном ракурсе учения о гражданско-правовом методе, обоснованного Вениамином Федоровичем, плодотворно еще и потому, что оно [это учение], по нашему мнению, свободно от психологического и идеологического давления «копирайта». Последнее не проявляется (по крайней мере не угадывается нами) в этом учении. Способ этического восприятия авторского права (не через призму отношений собственности) в данном случае может оказаться перспективным, а этическая основа предстает воистину надежным фундаментом, если угодно — базисом (тоже без кавычек). Раскрывая далее намеченные тезисы, мы обращаем внимание на незаслуженно забытые этические первоосновы авторского права, пытаемся разобраться в его исторических корнях, отодвигаем пользу, выгоду, имущественные интересы и прочие элементы экономического содержания на второй план. Таков наш метод. Не отрицаем (ни в коем случае!), а просто отодвигаем на второй план, признавая их несомненное прогрессивное значение и отдавая дань уважения фундаментальным, глубоким, классическим исследованиям по диалектическому материализму, политической экономии, цивилистике и теории «копирайта» в частности.