ИНФОРМАЦИОННО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ: ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ
Информационно-психологические войны: исторические реминисценции
Психологическую войну следует рассматривать как разновидность войны информационной, поскольку энергоинформационные природного происхождения и искусственно создаваемые информационные потоки оказывают влияние на психическое состояние человека, которое воплощается в его мыслях, поступках, поведении. Подобно тому, как человек ориентируется в окружающем его пространстве, он самоопределяется и в своем внутреннем мире, в мире психических явлений. Но этот внутренний мир часто видоизменяется под воздействием внешних информационных факторов. И если мы ставим перед собою цель принципиально изменить внутреннее содержание человека, мы начинаем оказывать на него интенсивное информационное воздействие, то есть встаем на путь информационной войны.
Приемы информационно-психологического воздействия в исторической практике. Всякое знание — сила, но знание о противнике — сила вдвойне. Эта нехитрая истина стала понятна человечеству со времен глубочайшей древности. Но не только секретные донесения разведчиков с территорий потенциальных противников и итоговые сводки, составленные на их основе, дошли до нас на клинописных табличках. Для предыстории информационных войн особый интерес представляет изобретение «дезинформационных» глиняных конвертов, внутри которых запрятывали табличку с достоверной информацией. Текст же, начертанный на «дезинформационном» конверте, должен был либо успокоить, либо ввести в заблуждение непосвященных. Получатель же, разбив конверт, становился обладателем нужной информации. Не подлежит сомнению, что в старовавилонский период это хитроумное изобретение было хорошо известно.
Известно, сколь немаловажную роль в гибели Юлия Цезаря, упразднявшего республиканский строй в Риме, сыграли его честные, но жесткие высказывания о римской республике: Nihilesserespublicam, appellationemsi necorporeacspecie «Республика — ничто, наименование без тела и облика» (Suetonius. Devitaduodecim Caesarum, 1,77). Еще большее раздражение вызывало то обстоятельство, что среди ближайшего окружения Цезаря уже находились охотники именовать его Rex — «Царь». А ведь все это совершалось в ту пору, когда республиканские традиции в Риме были еще сильны. Естественно, что против диктатора, столь смело обнажавшего свои истинные намерения, был составлен заговор, кончившийся его убийством.
Август, без сомнения, извлек урок из гибели своего предшественника. Его режим, вошедший в историю под названием принципата, уже в полной мере использовал всю мощь политического лицемерия. Осуществленный тогда выброс дезориентирующей информации 1 позволил Августу управлять политической ситуацией. При Августе официальной формулой режима становится respublicarestituta — «восстановленная республика». Подобно тому, как в памятные нам дни горбачевской перестройки известная формула «Больше демократии — больше социализма» маскировала планы уничтожения социалистической системы, respublica restituta прикрывала рождение Римской империи. Иными словами, взяв на вооружение приемлемую для римского общества политическую фразеологию, Август смог добиться того, к чему Цезарь стремился, но чего так и не смог достичь, обнажая свои истинные цели [1] .
Дискредитирующей информации часто принадлежит важное значение в деле формирования образа врага, а, следовательно, и в процессе сплочения любого этноса в соответствии с принципом «против кого дружим?». Ведь с психолого-политической точки зрения «этнос — это любое объединение людей, которые осознают свою общность, то есть могут
сказать о себе «МЫ»», справедливо замечал А.М. Зимичев и добавляет: «Для того чтобы этнос мог существовать, он должен быть противопоставлен окружающему миру, т. е. «HE-МЫ». Иначе говоря, этнос всегда существует там, где есть разделение на «МЫ» и «HE-МЫ»» Учитывая основополагающее значение веры в таких противопоставлениях, необходимо признать, что талмудические законоучители, дискредитируя чуждые им религии, способствовали сплочению еврейских общин в непростых условиях рассеяния. Следует особо подчеркнуть, что наряду с дискредитирующей информацией, важнейшую функцию могут выполнять также ложные сообщения, «которые вводят общественное мнение в заблуждение под видом истинных»[2] . Именно они в классификационной схеме А.И. Юрьева именуются дезинформацией. Естественно, что общественное мнение в целом складывается из мнений отдельных лиц, а потому жертвами дезинформационных стратегий часто оказываются и малые группы, и конкретные личности (в первую очередь, принимающие ответственные решения). История войн дает нам великое множество примеров, когда посредством дезинформации противника о своих планах полководцам удавалось реализовать свои истинные цели. Примечательно, что в нашей стране грозное дезинформационное оружие было использовано еще Петром I для прорыва к берегам Балтийского моря. В российских верхах прорыв планировался на осень 1702 г. При этом великий государь не только осуществил дерзкий замысел — проложить в безлюдных северных дебрях «Осудареву дорогу» — путь для перехода войск и переволоки двух боевых кораблей из одного морского бассейна в другой, но и дезинформировал шведов о своих истинных целях. Как пишет П. А. Кротов, «исследователи прежде не замечали информации, содержащейся в донесении австрийского дипломата в Москве О. А. Плеера», которое он отправил в Вену 15 апреля 1702 г. «За несколько дней до отъезда Петра I из столицы к Архангельску, дипломат сообщал своему правительству, что на севере России готовятся встретить царя, который якобы намерен в течение лета предаваться забавам на берегах Белого моря»
царя, сознательно возвещавшего Европе о своем намерении, увеселяясь в Архангельске, поджидать возможного подхода шведской эскадры, чтобы дать ей отпор. Весьма осведомленный австрийский дипломат, меж тем, доносил своему правительству следующее: «.. .мне доверительно сказали, что это лишь предлог, а истинный замысел состоит в том, чтобы вновь пойти на Нарву, хотя некоторые убеждали царя идти к Ниеншанцу». Сейчас уже сложно понять, не был ли упомянутый О. А. Плеером замысел Петра I «вновь пойти на Нарву» более глубоким дезинформационным слоем, призванным защитить тот главный стратегический замысел, благодаря осуществлению которого мы имеем сейчас возможность праздновать 300-летие основания Санкт-Петербурга. Примечательно, что в далеком 1702 г. даже проницательный австрийский дипломат придерживался мнения о предпочтительности для русского государя похода к Нарве и рассуждал следующим образом: «...когда он будет находиться в Архангельске, неприятель станет уверенно считать, что он там развлекается, а он, между тем, вознамерился быстро пройти через Архангельск на Новгород и Псков и затем продолжить поход к Нарве. А Шереметев, тем временем, должен с сильной армией наблюдать за врагом в поле, дабы (тот) не смог оказать помощи городу (Нарве)». Замечательный знаток истории XVIII века П. А. Кротов, детально анализировавший эти исторические свидетельства, полагает, что России, оправившейся от ноябрьского поражения 1700 года под Нарвой, требовалось взять реванш именно на месте шведского триумфа двухлетней давности. Великий государь в таком случае оказывается едва ли не первооткрывателем той информационной технологии, которая должна быть положена в основу учения о глубинных дезинформационных слоях, призванных защитить главный стратегический замысел[3]. Другой, более известный пример удачного использования дезинформационных технологий для дезориентации противника, связан с экспедицией Наполеона Бонапарта в Египет. Весной 1798 года вся Европа, конечно же, знала, что Франция готовит какую-то морскую экспедицию. Англичане же сверх того с особым вниманием следили за тем, как во всех южнофранцузских портах идет кипучая работа, как туда прибывают
войска. Тайной не было и то, что главнокомандующим 5 марта 1798 г. назначили генерала Бонапарта. И это назначение указывало на всю важность предстоящего дела. Разумеется, эскадра адмирала Нельсона была готова расстрелять и потопить все французские суда. И именно поэтому, Наполеон искусно распространил слух, будто бы он намерен пройти через Гибралтар, обогнуть Испанию и затем совершить высадку в самом неприятном для англичан месте, в Ирландии. Дезинформация (или «информация для нас») Нельсоном была воспринята, и его эскадра стала поджидать Наполеона у Гибралтара. Французский же флот, выйдя из гавани, пошел прямо на Восток к Мальте, к острову, принадлежавшему еще с XVI века Мальтийскому ордену. Подойдя к острову, Бонапарт потребовал и добился его сдачи, объявил владением Французской республики и отбыл в Египет. Половинчатость и непоследовательность принимаемых решений в информационной войне еще более опасна, чем непоследовательность и половинчатость командирских решений в ходе обычных военных действий. Это, кстати сказать, очень хорошо осознали политики, претендовавшие на мировое господство в следующем столетии. Они то уж очень хорошо понимали всю гибельность «половинчатости».Действительно, лишь XX век дал миру политиков беспредельно раскрепощенных, показавших, что для них не существует психологических барьеров в деле информационной войны. «Во время войны пропаганда должна быть средством к цели, цель же, — по мнению Гитлера, состоит, — в борьбе за существование немецкого народа». Анализируя неудачный опыт немецкой пропаганды 1914-1918 гг., будущий вождь Третьего рейха, заключенный с 1 апреля 1924 г. в крепость Ландсберг, возвышался до следующих обобщений: «На деле пропаганда есть средство и потому должна рассматриваться не иначе как с точки зрения цели. Вот почему форма пропаганды должна вытекать из цели, ей служить, ею определяться. Ясно так же, что в зависимости от общих потребностей цель может изменяться и соответственно должна изменяться так же и пропаганда» Принцип необходимого видоизменения целей в зависимости от меняющейся социально-политической конъюнктуры осознавался и политическими лидерами большевизма. Вспомним, как В. 14. Ленин отказался от лозунга «Вся власть Советам!» после того как реальное руководство советами перешло в руки меньшевиков. Вспомним, как в начале Великой Отечественной войны И. В. Сталин приостановил официальный советский атеизм, ставший для СССР теперь просто опасным. Ведь в оккупированные районы страны вместе с немецкими войсками вступали и духовные миссии, вновь открывавшие поруганные большевиками православные церкви. Разумеется, германские оккупационные власти возвращали храмы верующим отнюдь не из православного благочестия. Для них эта акция также была важным элементом спецпропаганды среди войск и населения противника. «Всякая пропаганда должна быть доступной для массы, — писал Гитлер, — ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать. Чем к большему количеству людей обращается пропаганда, тем элементарнее должен быть ее идейный уровень. А раз дело идет о пропаганде во время войны, в которую втянут буквально весь народ, то ясно, что пропаганда должна быть максимально проста. Чем меньше, так называемого, научного балласта в нашей пропаганде, чем больше обращается она исключительно к чувству толпы, тем больше будет успех. А только успехом и можно в данном случае измерять правильность или неправильность данной постановки пропаганды» [4]. Опора на симплицизм мышления широких народных масс, была провозглашена Гитлером в самом начале своей политической карьеры. Но этим принципом он руководствовался и впоследствии, когда сосредоточил в своих руках всю полноту государственной власти. Весьма показательной в этом отношении является историческая речь фюрера от 22 июня 1941 г., в которой он возлагал всю меру ответственности за развязывание войны против СССР не только на Москву, которая «нарушила условия нашего дружественного договора», и «позорнейшим образом изменила», но и на «иудейско-английских поджигателей войны». При этом уверялось, что «германский народ никогда не питал враждебных чувств к народам, населявшим Россию. Но еврейско-большевистские владыки Москвы в течение двух десятилетий старались зажечь пожар не только в Германии, но и во всей Европе».Особые разделы в этой речи были посвящены британской политике окружения и советским приготовлениям на восточной границе. Гитлер, ссылаясь на слова американского генерала Вуда, утверждал, что Черчилль уже в 1936 г. заявил в комиссии Конгресса: «Германия становится слишком могущественной и потому
должна быть уничтожена»Эмоциональной доминантой выступления становилась идея: с лета 1939 г. Англия сочла момент подходящим для возобновления политики окружения Германии и при этом преследовала одну цель — ее уничтожить. «Начатая кампания лжи — говорил Гитлер, — стремилась убедить другие народы, что им грозит опасность», и тем самым побуждала эти народы поверить английским гарантиям с тем, чтобы впоследствии «заставить их участвовать в мировой войне против Германии». Таким образом, немецкий народ обретал возможность уверовать в то, что ответственность за неизбежно кровопролитную войну с Советским Союзом ложится на кого угодно, но только не на Германию. Однако в хорошо продуманной речи от 22 июня 1941 г. даже британские козни меркнут в сравнении с «вероломными» советскими приготовлениями на восточной границе: «броневые соединения и отряды парашютистов все более приближались к германской границе. Германская армия и германская родина знают, что еще несколько месяцев тому назад на нашей восточной границе не было ни одной боевой или моторизованной дивизии...». И все это приуготовляло к принятию самого главного: «Германский народ! В этот момент происходит наступление наших войск, равного которому по размерам еще не видел мир». Совершенно очевидно, что методикам дегероизации наиболее значимых событий исторического прошлого принадлежит весьма значимая роль в условиях ведения информационной войны, ибо успешное применение этих методик существенно облегчает стимулирование идеологического кризиса. По справедливому мнению В.П. Бранского и С. Д. Пожарского, «конечным итогом развития идеологического кризиса является достижение состояния идеологического вакуума. Здесь наблюдается равенство сил между идеалами и антиидеалами, в результате чего ни один из них не может быть реализован, все мероприятия взаимно блокируются и общество оказывается парализованным» [5] . Методика достижения равенства между антиидеалом и идеалом принадлежит к числу наиболее действенных средств стимуляции идеологического кризиса как внутри малой группы, так и внутри гигантского государственного образования. Подобно компьютерному вирусу, равенство нейтрализующих друг друга идеалов нарушает функционирование
любой идеологической системы. Именно поэтому широкому тиражированию книг В. Б. Резуна (Суворова), разрушавших доминирующий социальный идеал советского общества было придано столь важное значение. Естественно, возникает вопрос, существовала ли информационная технология, способная нейтрализовать интеллектуальную экспансию разведчика-перебежчика. Такая методика существовала, но сводилась она отнюдь не к запоздалому уличению В. Б. Резуна в различного рода исторических неточностях и фактических ошибках. Автор «Ледокола» легко мог быть «задушен в объятиях» альтернативного антиидеала, но на исходе XX века в России не существовало идеологического спецназа, который был бы в состоянии справиться с подобного рода задачей. «Ледокольная» информационная конструкция В. Б. Резуна, дробившая на исходе XX столетия доминирующий социальный идеал советского народа, в новых исторических условиях XXI века может оказаться незыблемым фундаментом для становления идеологии неосталинизма. В изменившемся геополитическом контексте, когда величайшая прежде держава утратила одну пятую своей территории при полном бездействии высшего военного руководства, не защитившего национальные интересы страны, «суворовская» мысль о том, что Сталин в 1937-38 гг. совершенно правильно уничтожал командный состав Рабоче-Крестьянской Красной армии, кажется вполне убедительной. А значит «злонамеренной хрущевской клеветой» становятся любые утверждения о необоснованности тогдашних репрессий в армии, о пресловутых «сталинских ошибках». Более того, уязвленное чувство национальной гордости «дорогих россиян» (связанное со все большей зависимостью внешней и внутренней политики РФ от США и ЕС) будет провоцировать у тысяч людей восхищение завораживающими «суворовскими» рассказами о том, как И. В. Сталин в «День М» собирался захватить всю Западную Европу. Из всего сказанного о книгах В. Б. Резуна следует и куда более общий вывод о том, что возникновение нового информационного контекста с неизбежностью влечет за собой изменение психологических качеств исходной информации. Это изменение может оказаться столь радикальным, что конкретная информационная конструкция приобретет психологические качества прямо противоположные изначальным. А. И. Юрьев во «Введении в политическую психологию» четко противопоставляет (I) «объективности информации» «фальсифицирующую информацию», (II) «системности информации» «дезориентирующую информацию», (III) «организованности информации» «деморализующую информацию», (IV) «достаточности информации» «дестабилизирующую информацию», (V) «ясности информации» «дезинформацию», (VI) «конкретности информации» «дезорганизующую информацию», (VII) «практичности информации» «деск-редитирующую информацию», (VIII) «необходимости информации» «дезинтегрирующую информацию» L Принимая такую классификацию, следовало бы сказать, что принадлежность к любому из перечисленных видов информации определяется более широким информационным контекстом, а, стало быть, при его изменении (с субъективной точки зрения) «объективная информация» может превратиться в «фальсифицирующую информацию», «системная информация» в «дезориентирующую информацию» и так далее. Именно поэтому едва ли не самым действенным оружием информационной войны следует признать метод изменения общего информационного контекста, когда в свою противоположность начинают обращаться все создававшиеся прежде микро- и макро-информационные конструкции. Разумеется, в одночасье изменить весь информационный контекст, хотя бы в рамках отдельно взятой страны, задача исключительной сложности. Для этого требуются впечатляющие силовые акции, которые заставляли бы говорить о себе всех, и в то же время девальвировали бы представления, формировавшиеся под воздействием прежних микро-и макро-информационных конструкций.Понятие микро- и макро-информационной конструкции было впервые введено в научный обиход Д. Ф. Мезенцевым, заложившим основы для создания теории информационных фантомов в рамках современной политической психологии [6] . По его мнению, системный анализ лавинообразных потоков всевозможных сведений об окружающем мире, который уже давно наблюдается в человеческих сообществах, невозможен без четкого различения микро-и макро-информационных конструкций. Ведь любые частные сообщения, будь то в печатных или электронных СМИ, неизбежно выстраиваются в гигантскую, порой, общенациональную, а иногда даже транснациональную макро-информационную конструкцию
Примечательно, что исторической основой для мезенцевских теоретических построений послужили события весны 1958 г. во Франции. Те события, которые в своем конечном итоге не только привели к падению режима Четвертой республики, но и к передаче власти генералу Шарлю де Голлю. Как известно, до момента весеннего кризиса Шарль де Голль находился «не у дел», но его час пробил, когда в правых кругах французского общества возникла глубокая убежденность в неэффективности тогдашней многопартийной системы. Существовавший республиканский строй, как тогда многим казалось, не способен защитить государственное величие Франции. Еще более радикальные настроения стали характерны для той части правых кругов, которая была тесно связана с армией. В связи с тяжелой и затяжной войной в Алжире, настроения эти лишь крепли. Так формировалась политическая установка на ликвидацию Четвертой республики с тем чтобы утвердить в стране режим авторитарной власти, свободной как от влияния политических партий, так и от «мелочного контроля» со стороны Парламента и общества. В ту пору для правых сил единственно приемлемым носителем «авторитарного начала» и своеобразным «национальным арбитром» мог быть лишь генерал Шарль де Голль. К тому же он был известен в народе как герой французского сопротивления. Однако, не смотря на некоторую внутреннюю напряженность во французском обществе, которую порождала не слишком удачная колониальная война в Алжире, в стране не было глубокого политического кризиса. Подавляющее большинство граждан поддерживало режим Четвертой республики. А это означало, что попытка осуществить смену режима путем открытого переворота оказалась бы для ее инициаторов опасной авантюрой с непредсказуемыми последствиями. Ведь полной готовности к смене политического режима силовым путем не было даже в рядах вооруженных сил. Осознавая всю сложность политической ситуации, сторонники генерала де Голля встали на путь информационно-психологической войны с тогдашним республиканским строем. Началом этой войны можно считать 13 мая 1958 г., когда был инсценирован путч колониальной армии Алжира против правительства метрополии. Главная задача тех, кто осуществлял эту инсценировку, конечно же заключалась в том, чтобы породить во французском обществе повсеместное ощущение угрозы — угрозы, связанной с начинающейся гражданской войной. Тем самым, взрывался весь прежний информационный контекст, и в свою противоположность обращались микро- и макроинформационные конструкции недавнего прошлого. Г. М. Ратиани, бывший непосредственным свидетелем падения Четвертой республики во Франции, писал следующее: «Парижане, проснувшись 16 мая, сразу увидели, что город за одну ночь изменил свой облик: на улицах и площадях военные грузовики и военные патрули, часовые у государственных учреждений, усиленная внешняя и внутренняя охрана Бурбонского дворца. Этот военный облик Париж будет сохранять две недели. Еще ночью Пфлимлен объявил по радио, что правительство подготовило проект закона о чрезвычайном положении на территории Франции... Мобилизация полиции, жандармерии, войск СРС, которые фактически оккупировали весь Париж и другие промышленные центры, использовались, главным образом, как мера психологического давления на население. С утра до вечера в Париже можно было наблюдать загадочные маневры длинных колонн военных грузовиков с левого берега на правый, с площади Республики к Елисейским полям, из Булонского леса в Венсен. Никто не мог объяснить, почему войска СРС утром разбивали свой лагерь на Марсовом поле, а во второй половине дня вытаптывали траву на аллее между мостами Александра III и Альма. Все это казалось непонятным и бессмысленным, но создавало давящую, тревожную обстановку, и по Парижу среди обывателей поползли всевозможные слухи и самые невероятные предположения» В многочисленных исторических исследованиях, посвященных падению Четвертой республики, в том числе и в замечательной книге Г. М. Ратиани, убедительно доказано, что в мае 1958 года была осуществлена лишь имитация путча с целью «шантажа» французского общества. У алжирских заговорщиков, естественно, не было реальных сил организовать бросок на Париж и даже среди высшего военного командования в метрополии отнюдь не все сочувствовали их планам. Таким образом, «алжирский путч» и иные, сопутствующие ему политические события, во многом носили фарсовый характер. «Однако он, —как замечает Д.Ф. Мезенцев, — был использован правыми политическими кругами, и что особенно важно, подавляющей частью французской печати, связанной, в основном, с правыми, для создания и стремительного внедрения в умы миллионов французов грандиозного информационного фантома — представления о том, что Франция глубоко расколота, стоит на пороге гражданской войны, и лишь приход к власти «национального арбитра», стоящего «над партиями» и их политическими страстями генерала де Голля, может еще 1 Ратиани Г. М. Франция: судьба двух республик. М.: Мысль Язык: Русский Формат, 1980. С. 346-359. спасти страну» [7]. Здесь уместно напомнить, что под информационным фантомом, сокращенно ИНФА (от латинского тїогтаїю»представление» + греческого (pavTctcrpa «призрак», т. е. «представление-призрак») мы вслед за Д. Ф. Мезенцевым понимаем совокупность достоверной, недостоверной и/или заведомо неполной, информации, используемой как инструмент формирования требуемых социальных и политических установок Но вернемся во Францию 1958 г., где дни 28 и 29 мая стали апогеем политико-психологического кризиса. В ответ на угрозу военного переворота, с которой открыто выступили сторонники смены режима, левые силы организовали грандиозную манифестацию в поддержку республики. В ней приняли участие, по меньшей мере, 200 тысяч человек. В ночь на 30 мая в Париже уже ожидали начала высадки отрядов алжирских парашютистов. Тогда же глава государства, вслед за отставкой законного правительства, поставил национальному собранию по существу политический ультиматум — либо призвание де Голля и наделение его чрезвычайными полномочиями, либо его собственный уход накануне военного переворота. Получалось, что республика может оказаться одновременно и без правительства, и без президента, а Национальное Собрание будет прямо противопоставлено французской армии и стоящей за ней «патриотической общественности». Именно такими методами сильнейшего психологического давления в 1958 году приводили к власти генерала де Голля. Воздействие ИНФА и информационных фантомных конструкций на сознание широких народных масс поистине огромно. Об этом безжалостно свидетельствует не только новейшая политическая история стран Западной Европы, но и события последних месяцев существования СССР. Возможно, если бы советских людей получше учили истории в средней школе, а главное, если бы нашему народу в меньшей степени было свойственно историческое беспамятство, то примитивное повторение парижских наработок весны 1958 через 33 года в Москве не было бы возможно. Однако история не терпит сослагательного наклонения. Ни для кого не секрет, что к лету 1991 г. основная масса населения Советского Союза испытывала глубочайшее разочарование в горбачевской политике «перестройки». Сам же Генеральный секретарь ЦК
КПСС стал фигурой исключительно непопулярной как среди рядовых граждан, так и среди членов возглавляемой им партии. В рядах высшего партийного руководства уже назревали настроения от части напоминающие те, что предшествовали октябрьскому Пленуму ЦК КПСС 1964 г., после которого Н. С. Хрущев был освобожден от всех занимаемых должностей. «Можно себе представить, какой и впрямь произошел бы в стране переворот, когда бы президент СССР был бы выведен из все еще правящей и многомиллионной партии, имевшей в своем пользовании огромное число техники, строений, издательств, типографий, на счетах которой лежали миллиарды рублей! — писал B. Хатюшин. — Такой переворот мог произойти в любую минуту и допустить его демократы не имели права» В сложившейся ситуации (весьма неблагоприятной как для демократических сил, так и лично для М. С. Горбачева) возникли иллюзии, что самым простым выходом будет упреждающая силовая акция, призванная взорвать весь «информационный контекст» перестроечной действительности. Тем самым антигорбачевские силы будут полностью дискредитированы, а Президент СССР вновь обретет к тому времени утраченное народное сочувствие. Министр иностранных дел СССР Э. А. Шеварнадзе был едва ли не первым, кто начал создавать фантомную, пока что микро-информационную, конструкцию о готовящемся «путче». Исходная идея в среде творческой интеллигенции была сразу же воспринята кинорежиссером C. О. Снежкиным, который смог получить необходимый материальный ресурс для съемки широко известного кинофильма «Невозвращенец». Фильм был отснят как раз к августовским событиям, когда произошло создание ГКЧП — Государственного комитета по чрезвычайному положению, в столицу двинулась бронетехника, а телевидение по всем каналам начало транслировать «Лебединое озеро». При этом в кратких официальных информационных передачах утверждалось, что Горбачев заболел, в то время как демократические силы через подконтрольные им СМИ доносили до народа «правду» о том, что президент СССР полностью блокирован путчистами в Форосе. Весьма показательно и бессмысленное трехдневное стояние в центре Москвы танков и БТР (как свидетель, побывавший 21 августа 1991 г. в столице, не могу не поделиться своим тогдашним изумлением: бронетехники в Москву нагнали столько, словно готовились к сражению под Курской дугой). В действительности же она была едва ли не главным оружием психологической войны. Тем оружием, с помощью которого не только взрывался весь «информационный контекст» давно зашедшей в тупик горбачевской перестройки, но и унижалась, оскорблялась, дискредитировалась армия. Ведь в августовской информационной войне Советской Армии также была уготована участь жертвы. Согласно сценарию, ей отводилась роль «главной исполнительницы» «военного переворота», но чтобы вызвать у населения сильнейший всплеск негативных антиармейских эмоций, требовались, помимо прочего, еще и жертвы среди мирных, невооруженных граждан. Исключительно важно, что и «консервативный генералитет» Министерства обороны СССР, и нижестоящие командиры сделали все, чтобы не допустить больших человеческих жертв. Армия изо всех сил стремилась не поддаваться на провокацию тех, кто организовывал не мифический, а реальный заговор против государства и его вооруженных сил. Но высшие военные руководители в скорости все равно были смещены. Весьма примечательно и то, что за три дня молчаливо-бездеятельного «путча» от имени Коммунистической партии Советского Союза в поддержку «путчистов» не последовало никаких заявлений. И Политбюро, и Центральный Комитет КПСС устранились от какой бы то ни было оценки происходящего. Подобным же образом отреагировало и политическое руководство Коммунистической партии Российской Федерации. Однако позиция демонстративного устранения от всего происходящего уже не могла спасти некогда «руководящую и направляющую силу советского общества». Ведь с 20 августа в сознание миллионов людей уже внедрялась будто бы народная «расшифровка» аббревиатуры ГКЧП — «Гады коммунисты, что придумали!». На этом слогане имеет смысл остановиться подробнее, ибо он, действительно, представляет собой одну из лучших находок августовской информационно-психологической войны, подготовившей крушение СССР. По сути дела, перед нами, воплощенная в слове, фигура Рубина, широко известная всем психологам. Подобно тому, как на примечательной картинке из учебника психологии одни видят два женских профиля с развевающимися волосами, а другие — хрустальную рюмочку на черном фоне, слоган «Гады коммунисты, что придумали» сразу же давал возможность двоякого понимания. Для большинства «гадами коммунистами» становились члены ГКЧП, а для меньшинства — «форосская жертва» — генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев. Его участь, согласно доктрине Бетти Глэд о президентах-двойниках, сменяющих друг друга, чтобы довести до конца великое политическое предприятие, естественно была предрешена уже в августе. Тем самым, слоган содействовал решению как первичной, так и вторичной задачи информационнопсихологической войны. Трагические события И сентября 2001 г. в США (по прошествии всего лишь одного года) приобретают облик тем более чудовищного злодеяния, что они были сознательно использованы для взрыва мирового информационного контекста с целью решения глобальных геополитических проблем. Без такого информационного взрыва чудовищной силы, приведшего к созданию фантомной макро-информационной конструкции планетарного масштаба, Соединенные Штаты не смогли бы объявить зоной своих жизненных интересов территорию исторической России или, пользуясь демократической фразеологией, «бывшего СССР». Американское военное присутствие в странах Центральной Азии, входящих в состав СНГ, в Афганистане и в Грузии просто не было бы возможным. Очевидно, что для психолого-политического закрепления достигнутого успеха в ближайшее время будет применена методика объективизации всего произошедшего. Методика объективизации относится к числу весьма действенных информационных технологий Происходящие события или некий политический процесс объявляются не следствиями «субъективного фактора», то есть результатом волевых усилий конкретных заговорщических групп, политических партий, транснациональных корпораций или межгосударственных объединений, но воплощением естественного хода мирового развития, а стало быть, фатальной исторической неизбежностью. Применительно к геополитической ситуации, предшествовавшей избранию Д. Трампа на пост президента США, целесообразно было вспомнить господина Хантингтона с его войной цивилизаций, особо подчеркивая то обстоятельство, что сейчас отживающие агрессивные цивилизации прошлого атакуют современное человечество, вступающее в эпоху глобализма. Естественно, что «Глобализация — это объективный процесс», который «невозможно остановить». Конечно же те, кто не утратил исторической памяти могут возразить, что и «социализм победил в нашей стране полностью и окончательно», что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», аж в 1980 г., что «альтернативы перестройке нет».Во всех перечисленных политических лозунгах методика объективизации нашла свое достойное применение. Коль скоро событие или процесс начинает восприниматься населением как нечто неизбежное и неотвратимое, оно утрачивает интерес к сопротивлению. Однако методика объективизации может стать грозным информационным оружием также и в руках противников однополярного мира. Достаточно начать широкомасштабное внедрение идеологем, которые провозглашали бы невозможность формирования «этноса» единого человечества. Ведь, как утверждают экологи, мир богат своим разнообразием. Попытки его силовой унификации противоречат объективно существующим законам бытия. К тому же в научной литературе убедительно доказано, что со времен, когда четвертый по счету правитель династии Аккада Нарам-Суэн (предположительно 2236-2220 гг. до н.э.) принял величание lugalan-ub-limmu-ba «царь четырех сторон света» все попытки управлять миром из единого центра, заканчивались проваломх. Тем не менее, борьба за формирование однополярного мира активизировала в ходе развертывавшихся информационно-психологических войн применение грозного этнического оружия. В годы «перестройки» разрушение Советского Союза осуществлялось прежде всего за счет провоцирования межэтнических конфликтов. Не случайно, что именно в 1992 г. А. М. Зимичев [8] упростил сложное гумилевское «уравнение», связанное с процессами этногенеза и провозгласил: «этнос — это любое объединение людей, которые сознают свою общность, то есть могут сказать о себе «МЫ»... Для того чтобы этнос мог существовать, он должен быть противопоставлен окружающему миру, то есть «НЕ МЫ». Иначе говоря, этнос всегда существует там, где есть разделение на «МЫ» и «НЕ МЫ»» Трагические события, произошедшие в последние годы, как на Ближнем Востоке так и на территории братской Украины, подтвердили правоту научных построений Зимичева. К примеру, как только победивший в ходе «революции достоинства» «Евромайдан» начал наступление на русский язык, население Крыма тотчас почувствовало, что его атакует враждебное «НЕ МЫ»». И в считаные дни жители Севастополя и всего полуострова ощутили себя новым рождающимся этносом «МЫ — КРЫМЧАНЕ». Другое дело, что формирующаяся крымская контрэлита, противостоящая
ЗО Глава і. Информационно-психологические войны: исторические реминисценции нелегитимным киевским властям, оказалась достаточно дальновидна, чтобы понять: без России Крыму не выжить. И новый этнос по имени «МЫ — КРЫМЧАНЕ» влился в состав русского суперэтноса. Еще 2000 г. на научно-практической конференции «Российские элиты на рубеже веков», мною была предложена модификацию известной зими-чевской схемы из книги «Психология политической борьбы». В докладе в частности говорилось: «Отталкиваясь от схемы Зимичева, когда этнос изображается в виде овала, в который вписано местоимение 1-го лица множественного числа «МЫ», и овал этот противопоставляется окружающему миру, обозначенному словами «НЕ МЫ», для лиц, склонных к конкретно-образному мышлению, можно предложить новый наглядный образ. Этот образ — изображение живой клетки, находящейся в межклеточном веществе. При всем разнообразии по размерам, форме и функциям все клетки имеют общие черты строения. И подобно тому, как основные части любой клетки — цитоплазма и ядро, любой этнос включает в себя, помимо основной массы, его составляющей, еще и элиту этноса (его ядро). Скажут, что подобное сравнение не корректно, потому что элита чаше всего не едина. Напомним: существуют также клетки с двумя, тремя, несколькими десятками и даже сотнями ядер. Это многоядерные клетки» Классовая ненависть уникальное по своей силе и устойчивости психолого-политическое состояние, в котором органически соединяются зависть к богатым и счастливым с естественным стремлением к справедливости. При этом такое психолого-политическое состояние может служить мощнейшим этнообразующим элементом. Естественно возникает вопрос, можно ли в таком случае считать и классы своеобразными этносами? Правильный ответ будет таков: класс приобретает свойства этноса лишь тогда, когда начинает ощущать себя как некое «МЫ». В таком случае он превращается в «класс для себя» или в осознающую себя социальная общность. Но «класс в себе» как этнос рассматриваться не может. Свойства этноса ему не присущи. Стоит ли говорить, что важнейшей задачей всех революционных партий в ходе информационно-психологических войн против ненавистного им общественного и государственного строя становилось воспитание классового, то есть по сути нового этнического сознания. 1 Вассоевич А. Л. Идеология нового элитаризма в условиях криминально-мафиозного способа производства // Российские элиты на рубеже веков (социальные технологии нового элитаризма). Материалы научно-практической конференции. СПб.: Лики России, 2000. С. 67-68.
