Комическое в поэзии Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, Александра Галича

Наличие в произведениях Окуджавы, Высоцкого и Галича комической стихии наглядно демонстрируют аудиозаписи их публичных выступлений и камерных исполнений песен в дружеском кругу. Магнитофоны зафиксировали смеховую реакцию слушателей, как правило адекватную и соответствующую авторским творческим намерениям.

Подцензурная поэзия советского времени была в этом плане стеснена. Сатирический комизм в творчестве «серьезных» поэтов был представлен крайне скудно, а профессиональные мелкотравчатые «юмористы» оттеснялись на периферию, в места, специально для этого отведенные, — вроде 16-й страницы «Литературной газеты». Там выступали скромные «Щедрины и Гоголи», которые, согласно известной эпиграмме Юрия Благова, «не трогали» сильных мира сего. Авторская песня совершила здесь настоящий прорыв. Сосредоточив внимание на триаде ОВГ, вспомним попутно, что ей успешно аккомпанировали А. М. Городницкий, Ю. И. Визбор, Ю. Ч. Ким, В. Л. Туриянский, позже появился сатирический дуэт Г. Л. Васильева и А. И. Иващенко.

Остросоциальные произведения Окуджавы, Высоцкого и Галича трудно отнести к «советской сатире» — той, по поводу которой один из персонажей комедии Э. А. Рязанова говорит юной аспирантке: «У вас потрясающая профессия — вы занимаетесь тем, чего нет». Легендарные барды продолжили традицию русской сатиры XX — начала XX в., усвоили уроки мастеров смеха, работавших в 1920-х годах (М. А. Булгаков, М. М. Зощенко, И. А. Ильф и Е. П. Петров, Н. Р. Эрдман).

Для всех троих, безусловно, была важна комическая техника В. В. Маяковского, его «схема смеха», причем на уровне содержания они вступали с советским классиком в принципиальную полемику. Высоцкий в «Песне о сентиментальном боксере» (1966) травестировал поэму «Хорошо»:

И думал Буткеев, мне челюсть кроша:

И жить хорошо, и жизнь хороша!

Лежал он и думал, что жизнь хороша.

Кому хороша, а кому — ни шиша!

У Галича есть иронический «Левый марш» (1963), а в 1965 г. он саркастически выносит в эпиграф к песне «Виновники найдены» приблизительную цитату из «Разговора с фининспектором о поэзии»: «...Может быть, / десяток / неизвестных рифм / только и остался, / что в Венесуэле...» (у Маяковского: «Может, / пяток / небывалых рифм / только и остался / что в Венецуэле»). Маяковскому явно ставится в упрек чрезмерное внимание к стихотворной форме и пренебрежение жизненной правдой:

Хоть всю землю шагами выстели,

Хоть расспрашивай всех и каждого, С чем рифмуется слово ИСТИНА — Не узнать ни поэтам, ни гражданам!

Окуджава, которому Маяковский много дал в плане стиховой техники, не вступал с ним в поэтическую полемику, однако не прочь был в разговорах с друзьями передразнить строки «Через четыре года / здесь будет город-сад», меняя «город-сад» на «голый зад».

Из опыта Маяковского тремя бардами был вынесен конструктивный урок: стихи надо, как Маяковский, писать хорошо, но не надо при этом писать «Хорошо!». Маяковский в автобиографии «Я сам» говорил о своем намерении написать поэму «Плохо». Эту задачу решили много лет спустя Окуджава, Высоцкий и Галич. Они занялись не безопасной стрельбой по разрешенным мишеням «бюрократизма» и «мещанства», а стали целить в «десятку» — в конститутивную порочность общественно-политического строя. Сатира Окуджавы, Высоцкого и Галича нацелена не на критику «отдельных недостатков» советской действительности, а на ее социальные и идейные устои. Примеров — множество.

Назовем у Окуджавы такие произведения, как « Песенка про Черного кота», «Песенка про дураков» и «Песенка веселого солдата», «Антон Павлович Чехов однажды заметил...», «Римская империя периода упадка».

У Высоцкого вспомним такие вещи, как «Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям», «Песня о сумасшедшем доме», «Случай на шахте», «Лукоморья больше нет», «Песенка о слухах», «Веселая покойницкая», все песни «спортивного» цикла с их отчетливым социально-политическим подтекстом, трилогия «История болезни», «Гербарий», «Лекция о международном положении...».

Среди песен Галича-сатирика в первую очередь должны быть названы «Баллада о сознательности», «Красный треугольник», «Съезду историков», «Право на отдых, или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах», «Баллада о прибавочной стоимости», весь цикл «Коломийцев в полный рост».

Общее здесь — выявление реальной смехотворности советской идеологии, абсурдности советского общественного быта. Поэты прибегают к иронии, гиперболе, гротеску, но все это способы обнаружения реального комизма, пронизывающего советский мир, советскую цивилизацию.

Политические биографии трех поэтов складывались по-разному. Окуджава страдал от нападок литературных чиновников, но не был склонен бросать прямой вызов власти; ему удавалось доводить написанное до публикации в СССР. Высоцкий как поэт жил в условиях негласного запрета, не желая при этом становиться патентованным диссидентом. Галич, добровольно прервав карьеру советского драматурга и «песенника», пошел по пути откровенного противостояния власти, за которое он заплатил трагической разлукой с родиной. У каждого из трех поэтов был свой разлад с государством, но при этом все трое ощущали реальную поддержку того гражданского общества, зачатки которого — теперь это можно констатировать задним числом — все-таки существовали в тогдашних неблагоприятных условиях. Сатира Окуджавы, Высоцкого, Галича и будила общественное сознание, и поэтически его выражала. Отсюда — содержательная серьезность смеха трех бардов, никогда не опускавшихся до банальной развлекательности.

Комические сюжеты и образы Окуджавы, Высоцкого и Галича требуют от читателя-слушателя определенного интеллектуального усилия по «дешифровке» смысла. Поэты избегают плакатности, не говорят «в лоб». Так, «Песенка о дураках» Окуджавы постепенно подводит к мысли о том, что реальные дураки — это люди, находящиеся у власти, и подчиняющаяся им толпа. В «Песенке про прыгуна в длину» Высоцкого обнаруживается «второе дно» (выражение самого автора): условная «черта» в этом виде спорта есть не что иное, как отсутствие свободы, не позволяющее личности реализоваться: «Если б ту черту да к черту отменить — / Я б Америку догнал и перегнал!» «Баллада о прибавочной стоимости» Галича содержит не проговоренную «прямым текстом» мысль о том, что тотальный принцип коллективной социалистической собственности противоречит человеческой природе. Все эти смыслы усваиваются адресатом не рассудочно, а с участием эмоционального начала, и, конечно, комизм способствует адекватному пониманию текстов.

«Требовательный юмор»¹¹⁰ — эта формула Натальи Крымовой из ее статьи о Высоцком вполне применима также к Окуджаве и Галичу. При этом интеллектуально-эмоциональная работа читателя-слушателя вознаграждается реальным эстетическим наслаждением. Один из положительных парадоксов смеха состоит в том, что высокий комизм создает больший гедонистический эффект, чем комизм примитивно-развлекательный.

Комическая стихия в поэзии Окуджавы, Высоцкого, Галича органично соединена с творчески-конструирующим началом, с композиционной и образной динамикой. Ирония и юмор присутствуют в стихотворениях и песнях драматической и трагической тематики. Иннокентий Анненский в своем этюде о Гоголе определил этот феномен как «юмор творения». Приведем примеры такого сугубо творческого комизма в некомических контекстах.

У Окуджавы:

Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары, и я за жизнь его тогда не дам и ломаной гитары.

«Худшей кары» — шутливая гипербола. «Ломаной гитары» — каламбурная трансформация «ломаного гроша». Легкий комический оттенок не разрушает серьезного пафоса «Старинной студенческой песни», а подспудно его усиливает, делает теплее и человечнее.

У Высоцкого в «Райских яблоках»:

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок... Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб.

Трагическая фантазия на тему собственной смерти сопровождается комической игрой слов («апостол» — «остолоп»), что опять-таки усиливает серьезность.

У Галича в стихотворении «Памяти Пастернака»:

И кто-то спьяну вопрошал:

«За что? Кого там?»

И кто-то жрал, и кто-то ржал

Над анекдотом...

Комическая парономазия «жрал»—«ржал» создает ситуацию своеобразного перехвата смеховой инициативы: объектом беспощадного авторского осмеяния становятся смеющиеся — циничные члены Союза писателей, пришедшие на позорное судилище над великим поэтом.

В приведенных примерах активизированы смеховые ресурсы языка, что отнюдь не случайно. У Окуджавы, Высоцкого и Галича не бывает внесловесного комизма. Шутки, идущие «мимо» языка, в их художественных мирах невозможны. У каждого из этих мастеров был индивидуальный «роман с языком», все языковые уровни творчески осваивались ими с активным участием творческого остроумия. В некоторых песнях даже присутствуют работающие на сатирический комизм внутренние «филологические» сюжеты.

В «Римской империи периода упадка» Окуджава рефлектирует на тему лексических анахронизмов («соратник», «рассол», «скатка») и иронически подает в финале семантику слова «форум»:

А критики хором: «Ах, форум! Ах, форум! — вот римская деталь!

Одно лишь словечко — а песенку как украшает!..»

Может быть, может быть, может быть и римская — а жаль:

Мне это немного мешает и замысел мой разрушает.

«Красный треугольник» Галича — это присоединение к старинному выражению «любовный треугольник» бессмысленного советского эпитета «красный», применявшегося во множестве наименований — географических, производственных, товарных.

Высоцкий буквализует медицинский термин «история болезни», делая его ироническим символом:

Вы огорчаться не должны, для вас покой полезней, — Ведь вся история страны — история болезни.

Традиционный снобистский выпад по адресу «поющих поэтов» состоит в том, что, дескать, их тексты предназначены для слушания, а не для чтения, что в книжном виде эти тексты много теряют. Между тем именно при внимательном чтении со временем обнаруживаются такие оттенки словесного комизма, которые не всегда ощутимы для слухового восприятия. Так, песня Высоцкого «Случай на таможне» (1975) — целый каскад броских гротескных острот: это и «два литых креста пятнадцатого века», которые контрабандист-уругваец спрятал у себя «ниже живота», и «мраморная статуя», извлеченная таможенниками из зуба заморско го «мистера»... На этом фоне не сразу заметно обыгрывание внутренней формы слова «угодник» в следующем пассаже:

Таскают — кто иконостас,

Кто крестик, кто иконку, —

И веру в Господа от нас Увозят потихоньку.

И на поездки в далеко —

Навек, бесповоротно —

Угодники идут легко,

Пророки — неохотно¹¹¹.

Высоцкий отнюдь не хотел принизить Николу Угодника в сравнении с Ильей Пророком. Он просто комически соотносит слово «угодник» с глаголом «угождать». Непритязательная шутка, а за ней — глубокий подтекст. Высоцкий в его сложных обстоятельствах не мог выбрать эмиграцию как выход. Поэт-пророк не может угождать никакой конъюнктуре — ни советской, ни западной. Не случайно изгнанный из страны Галич не нашел морального удовлетворения в рутинной журналистской работе на радио.

По-новому осмысливается эта шутка в сегодняшней политической ситуации. «Угодники идут легко, пророки — неохотно» — такой заголовок дает журналист материалу о выборах председателя думского комитета. Смысл цитаты ясен: в нынешнем российском парламенте возможности продвижения существуют для беспринципных «угодников».

Индивидуальные особенности комического у Окуджавы, Высоцкого и Галича, различия между тремя мастерами обнаруживаются на уровне соотношения субъекта и объекта комизма. Отчетливую оппозицию образуют здесь художественные системы Высоцкого и Галича. Поначалу их юмор был сходным, и галичская песня «Про маляров, истопника и теорию относительности» даже исполнялась Высоцким, о чем свидетельствует сохранившаяся фонограмма. Потом, однако, пути поэтов разошлись.

Галич дистанцируется от своих персонажей, и, хотя сатирическое повествование ведется порой от первого лица, автора невозможно спутать с персонажем. Галич смеется над такими, как Клим Петрович Коломийцев. Здесь есть и юмор, но доминирует беспощадный сарказм, «великолепное презренье», пользуясь выражением из стихотворения Ахматовой, написанного на смерть Булгакова. У Галича мало несатирического комизма: образы его положительных персонажей (Полежаев, Ахматова, Мандельштам, Хармс, Корчак) создаются без участия юмора.

Высоцкий действует путем перевоплощения. «Я» в его песнях, написанных от первого лица, — это сравнение автора и персонажа. Подобно Зощенко, Высоцкий постоянно рисковал быть принятым за своих небезупречных персонажей. И так же, как Зощенко, он смеется не только над ними, но и вместе с ними. Сошлемся на такой показательный пример, как «Диалог у телевизора». Легендарные Ваня и Зина — не только объекты, но и субъекты смеха. Они шутят и друг над другом, и над знакомыми и родственниками, и над тем, что видят на телеэкране. У Высоцкого несатирический комизм представлен чрезвычайно широко. Добродушный юмор часто присутствует в изображении героев, безусловно симпатичных автору: фронтовиков, спортсменов, альпинистов, геологов и т.п. Полны словесно-комических трюков песни-посвящения: коллегам по Театру на Таганке, Ю. П. Любимову, О.Н. Ефремову. Комизм для Высоцкого — способ установления короткого контакта:

А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже Нужны — как в русской бане лыжи!

Адресатом такого послания становился не только актер Иван Бортник, но и, по сути дела, любой соотечественник Высоцкого — как посетивший Париж, так и никогда в нем не бывавший. Комизм Высоцкого всеобъемлющ: автор смеется вместе со всеми и над жизнью, и над собеседниками, и над самим собой.

Не хочется устанавливать здесь какую-то оценочную иерархию. Смеховые позиции Высоцкого и Галича маркируют два типа комизма, каждый из которых нужен в искусстве. Высоцкого можно считать наследником гоголевской смеховой традиции, Галича — наследником сатирической линии Щедрина.

Что же касается Окуджавы, то он в 1985 г. написал восьмистишие, которое довольно точно выявляет доминанту его комизма и вместе с тем одну из базовых основ его поэтики:

Я выдумал музу Иронии

для этой суровой земли.

Я дал ей владенья огромные: пари, усмехайся, шали.

Зевеса надменные дочери, ценя превосходство свое, каких бы там умниц ни корчили — не стоят гроша без нее.

Стихотворение вызывающе безыскусное, оно может даже поначалу показаться наивным: неужели поэт претендует на изобретение иронии как таковой? Однако по некотором размышлении раскрывается смысл этого иронического разговора об иронии. У Окуджавы нет стихотворного текста, где не присутствовал бы привкус ироничности. Без этого элемента поэтический универсум (девять муз) был бы неполон. Там, где нет стороннего объекта иронии, присутствует самоирония. Поэт всегда допускает возможность иронического взгляда на себя как на личность, на собственный поэтический стиль. По этой причине он может позволить себе вызывающую простоту на грани банальности (в этом отношении его поэтика сходна с блоковской). Мягкая ироничность, присутствующая и в творимом образе мира, и образе самого автора, — это, быть может, и есть главный творческий секрет Окуджавы как поэта.

Комическое у Окуджавы, Высоцкого и Галича — при всех интересных индивидуальных различиях — обладает общими свойствами, подтверждающими причастность творчества трех бардов к подлинной поэзии: это смысловая многозначность, сплав интеллектуального и эмоционального начал, претворенность в слове. Комическое в данном случае — незаменимый ресурс эстетической энергии, один из факторов непреходящей актуальности творческого наследия трех поэтов.