Эмотивная креативность медийного дискурса

Семиотические изменения эмотемности русского языка

Язык переодевает мысли. И притом так, что по внешней форме нельзя заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем не для того, чтобы обнаруживать форму тела.

Л. Витгенштейн

Последнее пятилетие характеризуется бурными социальными изменениями в нашей стране. Язык не может не отражать эти изменения. И, прежде всего, через лексику. Ибо, по мнению О. Есперсена, слова - это «мильные вехи истории». Выражаясь иначе, в них фиксируется динамичность эпохи, но фиксирует эту эпоху не сам по себе язык, а люди, его создавшие и творящие с ним чудеса.

Мне кажется, что в последние 2-3 года русский язык уже перешел грань «нервного срыва», о которой писал М. Кронгауз, и стремительно удаляется от нее к истерии. Причем не только своей лексикой, но и фонетикой, и грамматикой. Авторами этих изменений в том числе являются журналисты.

Еще в 1991 г. Л. Михайлова написала статью «Спасите наши уши: отдаем язык родной на заклание времени. С чем останемся?» [Михайлова, 2011, с. 77-79]. Мне также пришлось в статье «Унижение языком в контексте современного коммуникативного пространства» [Шахов-ский, 2007, с. 40-45] писать на эту тему, потому что некоторые общественные деятели и журналисты в своих экспериментах сегодня зашли уж очень далеко, заигрались с языком и потеряли чувство меры, поскольку отсутствуют фильтры, их останавливающие, а внутренней са-морецензии их, видимо, никто не обучал. Достаточно раскрыть бесчисленные газеты и журналы, особенно молодежные, послушать спортивные комментарии (я полагаю, что комментаторы - это тоже журналисты), посмотреть бесчисленные каналы нашего телевидения, послушать «говорящие головы» в разных телепрограммах, чтобы начать сомневаться, русский ли это язык, о котором писал И.С. Тургенев (О, великий, могучий ...). Самое интересное заключается в том, что наше субтильное поколение, находясь в таком языковом круге и не слыша никакого другого языка, думает, что это и есть он, «великий и могучий».

Лингвисты давно спорят о порче русского языка англицизмами, давно бьют тревогу о мате как коммуникативной приправе [Шаховский, 2011, с. 79-92], об отмене стилистических норм и стирании граней между функциональными стилями устного и письменного общения. Вспомним грубость и вульгарность В.В. Жириновского в Госдуме в адрес парламентских журналисток, его оскорбления журналистов «Эха Москвы» Ганапольского и Нарышкина, которых он назвал подлецами, а саму радиостанцию обозвал «Эхо Вашингтона». Газету же «Московский комсомолец» Жириновский переименовал в «Нью-Йоркский комсомолец». И всё это истеричным тоном и явно за всякими этическими пределами нервного срыва. В то же время политик не брезгует «Эхом» и часто через него рекламирует ЛДПР и выступает по различным вопросам со своим мнением. Напомним также неэкологичную креатему тогдашнего президента теннисной академии Ш.А. Тарпищева в передаче «Вечерний Ургант», который назвал известных в мировом спорте теннисисток сестер Уильямс братьями. Эта неэкологич-ность объясняется тем, что, во-первых, эти теннисистки темнокожие, что ассоциирует креатему Тарпищева, судя по многочисленным журналистским комментариям, с расизмом, а во-вторых, их внешний вид, согласно комментариям журналистов, ассоциируется с сексизмом. Все это после многократного прокручивания журналистами, а также многочисленных постов и репостов блоггеров в Интернете является со всех точек зрения неэтичным и потому неэкологичным, т. к. вызывает негативные эмоции и ощущения у читательской аудитории. Такая шутка с точки зрения этики на любом языке может быть оскорбительной. Тиражирование таких и им подобных новостных деталей и вульгарностей через СМИ негативно воздействует на психоэмоциональное здоровье адресатов, не украшает журналистов, «жующих» такие события, и не улучшает международный имидж страны, которую они обязаны представлять. Кроме этого, такие комментарии вредят и здоровью русского языка, и его духу, ибо, как известно, язык - живой организм (Л. Вайсгербер, В. фон Гумбольдт).

В последнее время появилось много новых семиотических знаков, эмоционально характеризующих динамические процессы в обществе: злокачественная бюрократия, неуправляемая коррупция, «распил» бюджетных средств (креатема-то какая: распилить}, воровство диссертаций - диссернет, диссергейт, диссеркэт, заказные убийства, хакерские ограбления банков, премъезидент, мобильный крематорий (в контексте украинского дискурса), страхоустойчивостъ, агрокремация, криптовалюта и т. д., которые журналисты широко используют в своих комментариях и по долгу своей профессии, и по обязательствам перед работодателем. Но дело в том, что все негативные события, происходящие в российском обществе, в хронотопе, некоторые журналисты смакуют и смакуют на разные мелодии и в разных цветовых гаммах, точно так же, как телевидение, которое показывает кровавые куски человеческих трупов с мест различных катастроф и терактов. Однако трансляция этих семиотических знаков дурно сказывается на психологическом самочувствии отдельного потребителя и страны и препятствует созданию гражданского общества.

Кстати, мат уже давно не коммуникативная приправа, а «смачный пир» многих политических и неполитических гурманов. И СМИ это с удовольствием воспроизводят. Зачем? С целью их диффамации или с целью пропаганды такого речеповедения как образца экологической функции их эмоций? Как новой культурной нормы? Думают ли журналисты, что все это слышит и видит наше юное поколение, которое поглощает такие видео с удовольствием и интересом. Возрастные ограничения, введенные на СМИ, телефильмы и различные ток-шоу, редко выдерживаются, а детям уши не заткнешь и на глаза повязку не повяжешь. Вот и учатся они без всяких учебников благодаря журналистским изощренным перлам: останкинская двустволка, патриотический угар, православные рублевцы, дурацкие законы и т. д.

Недавно стало известно, что и в бизнес тоже вползли «эмоциональные страсти» и «многоязычие эмоций». У интеллигентной публики, читающей, слушающей и смотрящей СМИ, уже набрался солидный багаж искажений русского языка. Эти искажения изобретаются журналистами сознательно. Их креатемы все дискурсивны. Искажения начинаются с языковой игры / игры с языком в иронических, саркастических и даже юродствующих креатемах, они создают новые контекстуальные понятия через импортные средства словообразования и словопреобра-зования: конверсию, телескопию, спунеризмы, инфиксацию, через сочетание несочетающихся друг с другом слов и синтаксическую компрессию (крымнаш, околокремля, советинскоешампанское и т. д.).

Вот вдруг СМИ, как по команде, прицепились к сексуальным меньшинствам, которые всегда существовали, были незаметны, никому не мешали. СМИ создали даже специальный дискурс «Сексуальные меньшинства», взбудораживший русскую словесность. Функционирование этого дискурса обеспечивают такие лексико-фразеологические средства: голубое хобби, гей-парад, гей-клубы, гей-тусовки, однополые браки / семьи / пары, закон Думы о запрете однополых браков, гомофобия, гомосек, антигейский закон, контрольная закупка интим-услуг, протестное движение геев, гейропа и др.

Усиление нездорового внимания к этой проблеме вызвал возмутивший отечественную журналистику фильм о лесбиянках «Жизнь Адель» - победитель Каннского фестиваля. Актом борьбы с гей-движением явилось принятие в нашей стране закона о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди детей. Но этот закон вызвал панику у будущих участников сочинской олимпиады, в связи с чем в международных СМИ долгое время муссировались заявления об отказе некоторых зарубежных делегаций от участия в этой олимпиаде, а наши журналисты встречными текстами парировали комментарии зарубежных коллег и занимались их репостом. Это значительно увеличило нездоровый (неэкологичный) интерес российской аудитории, включая и детскую. Все это послужило привлечению внимания не только далеких от этой темы и даже не знавших о ее существовании людей, но и школьников, студентов и очень взрослого населения, что спровоцировало пересуды (и не только, т. к. были даже физические расправы над геями вплоть до убийства). А тут еще Иван Охлобыстин (не последний человек в стране), известный всей журналистской братии, официально призвал в СМИ сжигать всех геев, о чем журналисты довольно долго с упоением вещали.

Среди журналистов по всем современным событиям ведется активный «кулачный бой», особенно по украинскому дискурсу. Наиболее энергичны «бойцы»-журналисты: с одной стороны - Киселев, Соловьев, Проханов, Леонтьев и Шевченко и др., а с другой - Веллер, Шендерович, Муратов, Быков, Гусев, Белковский, Пархоменко, Навальный, Н. Троицкий, А. Красовский, О. Кашин и др. Между ними - Павловский, Сванидзе и др.

Господин Волин объявил конкурс среди журналистов на «молодцов и подлецов». Интересно, какие из названных имен он отнесет к какой группе? К сожалению, никаких итогов в 2014 г. не было объявлено, и до сих пор мы так и не знаем, кто же из названных журналистов «молодцы и подлецы». Возможно, что он так и не определил их дифференцирующие признаки.

Журналисты высказывают в блогах, статьях свои мнения, которые бывают часто прямо противоположны на уровне эпитетов, на уровне хвалы-хулы и «хулалы». И как же тут «бедному крестьянину» разобраться, где тут правда, а где вранье, где тут информация, а где пропаганда. Распри между этими журналистами провоцируют разброд идей среди обывателей в производственных, межличностных отношениях и даже приводят к семейным конфликтам и трагедиям. Такие противоположные мнения журналистов дезориентируют аудиторию в формировании собственного мнения. Улучшает ли такое информационное поле экологию здоровья людей, экономику страны (экономика больна, страна на коленях, язык болен и т. д.)? Создают ли журналисты своими креатемами - оружием информационной войны и инфотейментом (кстати, тоже семиотическая примета уровня развития нашего общества) - радостную перспективу общества? Или это всё информационный шум, слив, сброс информации с целью создания и взрыва информационной бомбы?

А как же живется самим журналистам, которые друг друга называют журналюги, журнализы, папарацци, журнаглисты, СМИюги, СМИротворцы и др. Современные журналисты, описывающие олимпиаду, не отставали от спортивных комментаторов в индивидуальных метафорах: кипяток мировой лыжни (ср. с метафорами спортивного комментатора Романа Трушечкина: шахматы на льду, бильярд на льду, а местами даже - «Чапаев» на льду). А Кирилл Набутов запустил в эфир такой комментарий: Настоящий мужчина начинается после 40 лет и, к сожалению, быстро заканчивается (про легендарного норвежского биатлониста Уле-Эйнара Бьерндалена).

Характерна для спортивных комментаторов не только сногсшибательная метафора, но и масштабная гипербола. Так, комментатор Виктор Гусев на встрече сборной России по хоккею с командой США «вычислил» скорость, с которой оглянулся Александр Радулов, сказав, чзо хоккеист оглянулся со скоростью 111 километров в час. Другой гиперболой-сравнением является мнение комментатора футбольного матча Германия - Бразилия на чемпионате мира Владимира Стогни-енко: На фотках у бразильцев такие лица, будто у них умерли все родственники разом; Немцы есть немцы, а рыдает вся Бразилия. Вот какова энергетика эмоций вне зависимости от национальности человека, если они отражают социально значимое событие. Иногда они вербализуются даже в очень неприличной форме: немецкая машина раздавила обезьянок; избиение младенцев (об этом же матче).

Журналисты изобретают и запускают в оборот, а молодежь подхватывает и распространяет такие их креатемы, как трендить, трен-дяшка, эходром, пусточатиться, телехунта, пропагондоны, брех-лама, деза, троллинг, печеньице / печенюшка, газпода, святоблуды, автостерва, интиллигены, улучшаинг, жритель, гденукович, вдохновенная пошлость, депутаты и депутаны, настоящие киприоты России, нарушать общественные неприличия, клятва Герострата, расслабухать, майданутый, Майданюк, размандатить, пъятница, печалька, манипулятор и др.

Зачем-то СМИ распространяют различные речевые искажения, например грамматические (Я тебя наберу), фонетические (писателЯ).

Такие искажения русского языка «правильные» журналисты (М. Веллер) допускают регулярно. Зачем?

Полагаю, что на все эти общественные и семиотические изменения под влиянием динамических процессов в языке в хронотопе надо бы обращать внимание в обучающей коммуникации всех филологов -словесников и, конечно, при обучении самих журналистов. Для этого предлагаю в учебные программы журналистских факультетов ввести дисциплину «Эмотивная лингвоэкология» [Эмотивная экология..., 2013]. Детское и взрослое русскоязычное население, чтобы избежать бесконечных коммуникативных рисков, обусловленных непониманием или недопониманием новых слов, новых смыслов, новых коннотаций и интонаций (т.е. новых семиотических знаков эмотивного языка), тоже должно знакомиться с ними в учебных заведениях и через специальные обучающие телепрограммы. Для этого необходимы не только специальные научные исследования, но и дидактические пособия, которые предупреждали бы коммуникантов о подобных коммуникативных рисках в ситуативных речевых практиках, чтобы уметь ориентироваться в новой социальной и новой лингвистической реальности, правильно осмыслять ее, чтобы разграничивать обман чувств и сбои рассудка у представителей СМИ и, соответственно, у адресатов их работы.

Поскольку журналисты, как видно, сами с собой совладать не могут, то, полагаю, что им нужна помощь со стороны, в том числе и от законодателей. В результате общих усилий должна сформироваться компетенция журналистов в амбивалентных принципах экономных усилий в разграничении экологии языка, речи и экологии культуры речи, особенно в связи с новой коммуникативной ситуацией - эмоционализаци-ей и экспрессивизацией общей тональности русскоязычного общения.