Основные черты юриспруденции западно-русского государства (Великого княжества Литовского)
Юриспруденция западно-русского государства, носившего название Великого княжества Литовского, была так же, как и юриспруденция Московского государства, результатом дальнейшего развития древнерусской юриспруденции. Образовавшееся во второй половине ХШ века Великое княжество Литовское являлось государством, в котором русское население преобладало как по численности, так и по уровню культурного развития. Русский ученый и литератор Н. И. Надеждин писал в связи с этим, что при возникновении данного государства победила не Литва, а ее название'. Не случайно Литовское княжество часто называется в исторической литературе «Литовско- Русским государством».
Определяя историческое значение Великого княжества Литовского, профессор М. К. Любавский писал: «Прежде всего надо иметь в виду, что в настоящем случае приходится иметь дело с государством, которое во время оно объединяло добрую половину Руси. На образование великого княжества Литовского пошла не только область, населенная литовским племенем. Но и старинные русские земли в бассейнах 3. Двины и Днепра — Полоцкая, Смоленская, Чернигово-Северская, Киевская и Волынская. Это была исконная Русь, сидевшая на старом корню, медленно эволюционировавшая, но не срывавшаяся с своих жизненных устоев, — в противоположность Руси Суздальской, которая, расселившись по верхней Волге и ее притокам, устроила там свою жизнь на новых основаниях, отличных от Приднепровской и Подвинской Руси. Правда, Подвинская и Поднепровская Русь подчинилась власти литовских князей. Но при этом подчинении западная Русь не только не теряла своего исторического наследия, но и передавала его господствующей земле, которая сама во многом устраивалась по образцам этой Руси, вводила у себя русский язык, русские учреждения, русское право и даже русскую веру. Вследствие всего этого и история Литовско-Русского государства является в известном смысле прямым продолжением, дальнейшим развитием истории Киевской Руси. В жизни Литовской Руси можно подметить гораздо больше традиций, архаических черт киевского периода, чем в жизни Суздальской Руси»1.
Историк А. Е. Пресняков говорил в своих лекциях, которые читал в Санкт-Петербургском университете в 1908—1910 годах: «Здание первой литовской государственности было построено на русской (исторически и этнографически русской) территории; ее первым центром был русский Новгородок, ставшим Новгородком-Литовским. Начала организации военного дела, культуры, нужные для разрешения политических задач, были унаследованы строителями литовской государственности у русской народности, точнее, не унаследованы, а восприняты, вместе с вовлечением русских сил, признававших литовскую власть, в общую творческую деятельность»2.
Факты свидетельствуют, что вплоть до XVI века на территории Великого княжества Литовского сохранялись древнерусские традиции общественной жизни3. Соответственно этому живучи были и культурные традиции Древней Руси.
Официальным языком Великого княжества Литовского выступал русский язык. На нем велось делопроизводство, писались законодательные акты. В течение XV—XVI веков происходила эволюция данного языка: он менялся, в него переходили слова и речевые обороты из церковно-славянского языка, внедрялись элементы польского языка4. Однако в документах того времени он продолжал именоваться русским. «А писар земский мает по-руску литератми и словы русскими вси листы, выписи и поэвы писати, а не иншим езыком и словы»1, — гласил артикул 1 раздела 4-го Статута Великого княжества Литовского 1588 года.
Сохраняя культурную традицию Древней Руси, Литовское княжество сохраняло тем самым и традицию правовую. На его территориях продолжали действовать нормы древнерусского права, выражавшиеся как в обычаях, так и в письменных юридических сборниках. А. В. Семенов писал, сравнивая между собой законодательные акты Московской Руси и Литовского княжества: «Судя токмо по времени издания сих законов надлежало бы полагать, что законы восточной Русси, предшествуя законам Русси западной, служили для сих последних как бы источником, но ближайшее соображение сих узаконений и грамот данных областям Литовского княжества ведет к заключению, что обычное Русское право в 15, 16 и 17 столетиях постоянно сохранялось одинаково как в восточной, так и в Западной Руси, и потому сходство сих прав, усматриваемое в Уложении 1649 г. и в Литовском статуте 1588 г., свидетельствует не одну простую выписку статей подобных из другого узаконения, но что законы сии заимствованы из одного родного источника, то есть из обычного русского права, общего тогда как западной, так и восточной Русси»2.
Исследование текстов правовых актов Великого княжества Литовского позволяет сделать вывод о том, что в судебной практике этого государства в XV веке широко применялись нормы «Русской Правды»3. А в деловой и юридической письменности использовались понятия и формулы древнерусского права4.
Продолжение действия в Литовском княжестве древнерусского права означало сохранение и выработанных в Древней Руси приемов обработки правового материала, формулирования и толкования правовых норм, способов их систематизации и т. п. Естественно, что с течением времени они изменялись, но в общих своих чертах юриспруденция Великого княжества Литовского сохраняла преемственность с древнерусским законоискусством и имела большое сходство с юриспруденцией Московского государства.
Если для юриспруденции Московской Руси крупными вехами в исторической эволюции были Судебник 1497 года, Судебник 1550 года, Соборное Уложение 1649 года, то для юриспруденции западно-русского государства — Великого княжества Литовского такими вехами являлись: Судебник 1468 года, Статут 1529 года, Статут 1566 года, Статут 1588 года.
Подобно юриспруденции Древней Руси и Московского государства, юриспруденция Литовского княжества носила прикладной, практический характер. Она не обособлялась от народной культуры в такой мере, как западноевропейская юриспруденция. Язык западно-русской юриспруденции это, в основном, народный язык — язык, на котором говорила большая часть населения Литовского княжества. Речевой словарь его был уже во второй половине XV века «достаточно богат для выражения весьма сложных юридических понятий»[1]. Подканцлер Лев Сапега писал в «Обращении ко всем сословиям Великого княжества Литовского», представляя Статут 1588 года, что «народу стыдно права своего не знать, особенно нам, которые не чужим каким языком, но своим собственным права записанные имеем и в каждое время что нам необходимо к отражению всякой обиды можем знать».
В «Привилее на исключительное право Льва Сапеги издавать Статут Великого княжества Литовского», данном И февраля 1588 года Сигизмундом III, королем польским и великим князем литовским, русским, прусским, жомоитским, мазовецким, инфляндским и т. д., объявлялось о том, что Льву Сапеге поручена забота «печатания и издания законов и статутов Великого княжества Литовского на польском и русском языках» (курсив мой. — В. Т.).
Юриспруденция Литовского княжества так же, как юриспруденция Древней Руси и государства Московского, развивалась своим самобытным путем. Римское право, сыгравшее важнейшую формообразующую роль в эволюции юриспруденции в странах Западной Европы, не оказало на западно-русскую юриспруденцию сколько-нибудь значительного влияния.
Но особенности социально-экономического, политического и культурного развития западно-русского государства — Литовского княжества, связанные в огромной мере с его географическим поло-
жением, обусловили, однако, и специфические черты его юриспруденции по сравнению с юриспруденцией как Древней Руси, так и Московского государства. Прежде всего, в отличие от них, юриспруденция Великого княжества Литовского испытывала на протяжении своего развития значительно более сильное воздействие западноевропейской правовой культуры. Это воздействие заметно, например, в представлениях Льва Сапеги о том, как создаются права высших сословий в Литовском княжестве, и о правовом характере власти главы государства. «И правильно за правду имеем, за что господу Богу благодарны, — заявлял он, обращаясь к сословиям Великого княжества Литовского, — что под властью королей их милости и великих князей, панов наших ту власть и вольность в руках своих имеем, а права сами себе создаем, как наиболее можем вольность свою во всем оберегаем. Ибо не только сосед и совместный наш житель в отечестве, но и сам государь пан наш никакого верховенства над нами употреблять не может единственно столько, сколько ему право допускает»1. Содержание Литовского статута 1588 года показывает зачатки идей разделения властей, государственного суверенитета и естественного права. По мнению историка права Ю. Бардаха, Великое княжество Литовское только в XVI веке «оказалось в большей степени в сфере воздействия культуры Запада»2. Но факты позволяют отнести данное влияние и к более раннему периоду. По словам историка И. П. Старостиной, исследовавшей литовское правотворчество XV века, «рассмотрение некоторых его идей на основе сохранившихся правовых источников в контексте истории соседних государств уже в первом приближении открывает знакомство литовских юристов с современными общеевропейскими правовыми идеями, показывает его творческий подход, умелое приспособление новых принципов к реальной жизни»3. Каналы, по которым шло воздействие западноевропейской правовой культуры на юриспруденцию Великого княжества Литовского, были различными. Во-первых, элементы указанной культуры перетекали в последнюю в процессе рецепции немецкого (магдебургского) права. Во-вторых, западноевропейская правовая культура распространялась в Литовском княжестве через систему образования. В течение XVI—XVII веков на территориях Великого княжества Литовского открывается целый ряд специальных юридических учебных заведений, в которых прямо преподавались элементы римского, саксонского, магдебургского права — причем в том виде, в каком они действовали в Западной Европе. Кроме того, западноевропейскую юриспруденцию изучали в существовавших здесь кальвинистских и арианских школах. Наиболее мощный канал воздействия западноевропейских идей на правовую культуру Великого княжества Литовского составляли, однако, не местные, а иностранные учебные заведения. А. С. Лаппо-Данилевский писал, что «новая образованность стала распространяться здесь не столько через посредство школ, сколько благодаря личным сношениям и чтению „подозрительных44 книг: польская и литовская молодежь охотно посещала заграничные центры образованности, а писатели прибегали к литературным заимствованиям»1. В университетах Западной Европы обучались, в частности, Франциск Скорина, А. Волан, А. Олизаровский и другие видные белорусские мыслители, являвшиеся проводниками западноевропейских правовых идей в духовную культуру Литовского княжества. В-третьих, нельзя не отметить и роль местных библиотек в распространении на литовскую юриспруденцию влияния западноевропейской правовой культуры. В них большое место занимала юридическая литература, книги видных западноевропейских правоведов, комментарии к Дигестам Юстиниана. В Великом княжестве Литовском, в отличие от Московии, существовали одновременно две церковные организации — католическая и православная. В связи с этим в западно-русских правовых памятниках закреплялся принцип веротерпимости. Он провозглашался, в частности, в артикуле 3 раздела 3 Статута 1588 года: «А так как в Речи Посполитой существует не малая рознь в отношении веры христианской, предупреждая то, чтобы по этой причине между людьми столкновения какие-либо вредные не начались, которые в иных королевствах ясно видим, обещаем то себе совместно за нас и за потомков наших на вечные времена под обязанностью присяги, под верою, честью и совестью нашей, что мы, которые являемся разными в вере, мир между собой сохранять, а в связи с разностью веры и отличия в церквах крови не проливать и не наказывать отчуждением имущества, лишением чести, тюремным заключением и изгнанием, и ни какому верховенству, ни вряду, к таковому поступку никаким способом не помогать, и наоборот, где бы ее кто проливать хотел, по той причине будем защищаться, о том все будем обязаны хотя бы также под страхом осуждения либо за каким судебным действием кто бы то хотел учинить»[2]. Закрепление в правовых памятниках Великого княжества Литовского принципа веротерпимости не означало, что западно-русская юриспруденция была свободна от влияния религиозной культуры. Статут 1588 года призывал следовать «христианскому долгу», жить в соответствии с христианской этикой, проникнутой уважением, любовью к человеку. Артикул 31 заключительного — четырнадцатого — раздела Статута гласил: «Устанавливаем, желая это иметь на вечные времена, чтобы подданные наши, проживающие под властью нашей, жили почтительно и не искали мерзкой корысти, противной Богу и честным людям»
Еще более интересный пример использования религиозной нормы в целях исправления общественных нравов литовскими законотворцами демонстрирует артикул 7 одиннадцатого раздела Статута 1588 года: «А если бы случилось родителям свое дитя убить не случайно и не за вину, но умышленно, тогда таковой отец или мать должны быть за то наказаны годом и шестью неделями заключения в замке нашем в башне, а отсидев год и шесть недель, должен еще на году четырехкратно при церкви, при костеле какого вероисповедания христианского будет, приносить покаяние и исповедоваться в явном грехе своем перед всеми людьми христианского собрания». «Сожалением явным каяться перед господом Богом и принести по
каяние» должен был совершивший проступок и согласно артикулу 15 того же раздела Статута[3]. Религиозное покаяние было характерно для древних правовых памятников. В данном случае любопытно, что оно имеет место в такую сравнительно позднюю эпоху, как XVI столетие. Русский правовед Н. Л. Дювернуа, анализируя Статут Великого княжества Литовского 1588 года, отмечал отсутствие в нем принципа равенства: «Возможно ли найти в этом статуте юридические определения, формулирующиеся абстрактно, как в законах вольных северных территорий, на псковитянина, новгородца? Их вовсе нет в литовском статуте. Наименование литвина, литовца совсем не встречается в юридической терминологии этого памятника. Там есть князья, дворяне, духовные лица, шляхта, мещане, гости, евреи, татары, крепостные, данные люди, челядь, рабы. У всякого своя правоспособность, но общей нет, как ее не было на Западе в эпоху феодального права»
Н. Л. Дювернуа не обратил внимания на присутствующую в тексте Статута 1588 года еще одну категорию населения — «христианин». Хотя данная категория применялась нередко для установления разделения по религиозному признаку — между христианином, с одной стороны, и евреями с татарами — с другой, в нем исчезал злополучный сословный критерий. Артикул 14 девятого раздела Статута устанавливал, что «свидетели по земельным спорам и о доказательствах владения землей, так же и по любому делу, не могут к свидетельству допущены быть евреи, только люди христианской веры всякого сословия...» (выделено мною. — В. Т). Подобная норма содержалась и в артикуле 76 четвертого раздела Статута 1588 года.
Влияние религиозной культуры на правовые памятники способствовало появлению в них не только идеи равенства, но и свободы. Артикул 9 двенадцатого раздела Статута Великого княжества Литовского 1588 года запрещал еврею и татарину занимать должности в администрации и иметь в неволе христиан. «А если бы который из них купил христианина в вечную неволю, таковой деньги теряет, а тот христианин должен быть свободным».
Различия в религиозной вере, а значит, и в психологии, стереотипе поведения, добавленные к различиям классовым, социально-экономическим и политическим, могли на практике вести к усугублению его эксплуатации. Статут Великого княжества Литовского учитывал данное обстоятельство. Он принимал во внимание также и то, что различие в вере могло влечь за собой излишнюю жестокость и в отношениях между управляющим и управляемым. Поэтому он препятствовал занятию должностей иудеями и мусульманами в стране, где население в подавляющей массе было христианским. Как и в Московском государстве, в Великом княжестве Литовском юриспруденция развивалась главным образом по линии совершенствования практических навыков систематизации правового материала, способов группировки, классификации юридических норм, их модификации, приспособления к изменяющимся общественным условиям. Сравнительный анализ юридической техники таких правовых памятников Великого княжества Литовского, как Судебник 1468 года и Статут 1529 года, показывает, что за шесть десятилетий западно-русская юриспруденция сделала скачок в своем развитии. В первом из названных правовых памятников сколько-нибудь стройной системы правового материала не просматривается. Юридические нормы располагаются скорее случайно, нежели в каком-либо систематическом порядке[4]. Статут же 1529 года имел уже вполне стройную систему. При ближайшем рассмотрении в ней можно увидеть даже зачатки классификации правовых норм по отраслям. Так, первые два раздела — это государственное право, четвертый и пятый — наследственное, седьмой, двенадцатый и тринадцатый — уголовное и т. д.
Столь же существенные перемены в западно-русской юриспруденции происходили и после издания Статута 1529 года. Сравнивая юридическую технику этого правового памятника с юридической техникой Статута 1566 года, И. И. Лаппо писал, что последний представляет собой «такую переработку первого Статута, что заслуживает признания его кодексом, знаменующим собою новую эпоху в истории законодательства Литвы». По словам белорусского историка права И. А. Юхо, в Литовском княжестве «с принятием Статута
1566 г. кодификация и систематизация собственного законодательства в значительной степени опередила подобные работы в других феодальных государствах»[5]. Западно-русская юриспруденция имела в XVI веке значительно более сильную и ярче выраженную тенденцию к теоретизации юридического знания, нежели современная ей юриспруденция Московского государства. Высокий уровень систематизации действующего права, которым отличались литовские статуты XVI века, предполагал широкое использование научных приемов организации правового материала. Не случайно, что в создании названных памятников права принимали участие, помимо канцелярских служащих и духовных лиц, ученые-юристы, получившие подготовку в западно-европейских университетах. Так, по некоторым данным, в разработке проекта Статута 1529 года участвовал знаменитый белорусский просветитель Франциск Скорина
В изданном 11 февраля 1588 года «Привилее на исключительное право Льва Сапеги издавать Статут Великого княжества Литовского» король Сигизмунд III признавал, что принял решение «напечатать и издать» «законы и статуты Великого княжества Литовского» потому, что «на этом зиждется основа власти речи посполитой, постоянство человеческого общества и зажиточность населения», а также по той причине, что «из рукописных законов возникает некая трудность познания права и вредное разнообразие в большом количестве» (выделено мною. — В. Т).
В течение XVI века в Великом княжестве Литовском вышло шестнадцать книг, посвященных праву. А в первой четверти XVII века — еще девятнадцать1. Наиболее значительным из этих сочинений был труд «Решения П. Роизия, королевского юрисконсульта, по спорам, рассмотренным в судебных заседаниях Литвы и аппеляци-онные приговоры», изданный в Кракове в 1563 году. Примечательной уже по своему названию являлась и напечатанная в 1663 году книга Е. Тышкевича-Скуминовича «О праве личностей или католическое объяснение первой книги кодекса Юстиниана в теологическом, естественном и политическом смысле и в соответствии с европейским обычным правом». Название книги не было случайным: если практическая юриспруденция Литовского княжества отличалась самобытностью, то возникавшая здесь теоретическая юриспруденция формировалась преимущественно за счет элементов правовой культуры, выработанных в западноевропейском обществе. Круг ученых-правоведов в Литовском княжестве был слишком узким и состоял в основном из тех, кто получил образование в Западной Европе. В связи с этим в эволюции западно-русской теоретической юриспруденции XVI—XVII веков наблюдалась закономерность, проявившаяся позднее и в развитии юриспруденции в России. А. С. Лаппо-Данилевский характеризовал ее следующими словами: «В самом деле, произведения нашей литературы XVII— XVIII веков, касавшиеся правоведения и политики, были в большинстве случаев продуктами заимствований, иногда довольно сложных, а не результатами оригинального и непрерывного творчества собственно русской мысли или попытками последовательной и дальнейшей ее разработки. Такие произведения слишком мало влияли друг на друга; они большею частью не оказывались звеньями одного и того же эволюционного ряда; большинство их представляет только внешнюю последовательность: каждое из них зависело от одного из моментов развития западноевропейской мысли и, становясь в значительной мере ее функцией, слишком мало обусловливало возникновение последующих продуктов подобного же рода. С такой точки зрения, вглядываясь в процесс развития старинного нашего правосознания, приходится назвать его скорее эпигенезисом, чем развитием»2. Развитие теоретической юриспруденции Великого княжества Литовского на основе заимствования элементов западноевропейской правовой мысли влекло за собой отрыв ее от практической жизни. Уже в первой половине XV века в законодательных актах Литовского княжества провозглашался принцип личной неприкосновенности (ст. 1 Привилея 1434 года, ст. 3 Привилея 1447 года)1. Указанный принцип был зафиксирован и в трех Литовских статутах. Формулировка, в которой он выражался в артикуле 2 первого раздела Статута 1588 года, была очень похожа на формулировку статьи 39 Великой Хартии Вольностей, принятой в Англии в 1215 году. Названный артикул гласил: «Мы, г[о]с[по]д[а]ръ, шлюбуемъ никого не караты на заочное поведанье, хотя бы дотыкалося маєстату нашого г[о]с[по]д[а]ръского ображен[ь]я або здрады речы посполитое. А хто бы тежъ на кого што несправедливе в тыхъ речах велъ около ображенья маєстату нашого г[о]с[по]д[а1ръского або здрады речы посполитое, а не довелъ, тымъ самъ каранъ быти маеть. Тежъ предречонымъ прелатом, княжатом, паномъ радамъ, ду-ховъным и светьскимъ, паном хоруговнымъ, шляхтЪ и местамъ земль великого князства литовского и всихъ иныхъ земль, здавна и тепер до того панства великого князства литовского належачыхъ, обецуемъ словомъ нашымъ г[о]с[по]д[а]ръскимъ, ижъ на жадного человека выданье або осочен[ь]е явное, таемное подозренье тыхъ станов, вышей мененыхъ, которою колвекъ виною пЪнежною, кривавою, везеньемъ албо достоеньствъ, врядов або имЪнья одыймова-ньемъ винити и карати не маем и не будемъ, ажбы перво на соймЪ у суду явным рядомъ и поступкомъ права, коли жалобникъ, то есть поводь и отпор обжалований очевисте стануть и достаточне наконець будут поконаны. Которые по судЪ и по таковом поконанью винные мают быти карани виною въ арьтыкулехъ, нижей описаныхъ, мено-витЪ назначоною. А хто бы теж колвекъ кого обмовляючи в тыхъ речах около ображенья маєстату нашого або здрады речы посполитое винилъ ку соромоте а зельживости, а шло бы таковому обвиненому о честь або о горъло, або которое колвекъ каранье, тогды тот, хто на кого мовить и ведетъ, а не доведет, тым караньемъ самъ каран быти маеть». Однако в условиях Великого княжества Литовского, существовавших в XVI столетии и даже позднее, принцип личной неприкосновенности не мог быть реализован на практике: провозглашение 142 Глава шестая. Основные черты юриспруденции западно-русского государства его не сопровождалось созданием соответствующих судебных процедур. Не соответствовавшая своим содержанием реальной жизни, оторванная от законодательной практики теоретическая юриспруденция играла в западно-русском государстве в большей мере роль идеологии, нежели инструмента, обслуживавшего практическое функционирование права. ГЛАВА СЕДЬМАЯ
