Препятствия в познании природы и возможности их преодоления.
Объективному познанию вещей препятствуют особенности человеческого ума. Бэконово исследование этого глобального вопроса тесно соприкасается с субъект-объектной проблематикой, в которой микрокосм и макрокосм тесно переплетены. Веруламец рассматривает здесь так называемые призраки (идолы) человеческого сознания. Терминологически проблематика идолов восходит к Эпикуру (эйдолы), у которого они могут представлять искаженные образы природы. Подвергнув их критическому рассмотрению, автор «Нового Органона» определил свое отношение как к обыденному мышлению, так и к схоластике, имевшей с ним много общего. Создавая у человека ложные представления и мысли, призраки искажают подлинный лик природы, препятствуя проникновению в ее «глубь и даль» (там же, с. 14). Их частное и тем более полное устранение составляет предварительную, «разрушительную часть» гносеологической концепции Веруламца.
Первая разновидность призраков — призраки человеческого рода-племени, присущие как чувствам, так и уму людей. Первые доставляют нам лишь поверхностные сведения или очень часто просто обманывают нас. Изъяны же ума состоят в том, что он «уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде» (там же, с. 18). Совокупные действия чувств и разума, рождающие родовые идолы, особенно четко проявляются в постоянном истолковании природы «из аналогии человека», а не «из аналогии природы». Свое выражение оно находит в телеологическом, антропоморфном ее истолковании, в приписывании природе не свойственных ей конечных целей. Пытаясь по возможности удалить их из истолкования природы, Бэкон, в сущности, подвергает критике ее органи-цистское понимание, стремясь к мехаиицистскому. Экспериментальный метод, преодолевающий несовершенство чувств и фиксирующий явления природы в их независимости от чувств, устраняет и фантомы целевых причин.
Но такое исследование легче провести по отношению к чувствам, чем к уму, который — особенно в обыденном действии — стремится к широким обобщениям, малообоснованным фактами. При этом ум воображает наличие в природе большего единообразия и порядка, чем находит при более углубленном исследовании. Как на пример такого рода идолов автор «Нового Органона» указывает на идеализирующее мнение (восходящее к Аристотелю), что в небесах все движется по совершенным кругам.
Родовые идолы свидетельствуют, что вера людей обычно сильнее, чем доказанность того, во что они верят. Такие идолы наиболее устойчивы. Можно затормозить их вредоносное действие, постоянно контролируя обобщения ума фактами, но устранить полностью невозможно.
Другую разновидность идолов автор «Нового Органона» именует призраками пещеры (отзвук известного образа пещеры из платоновского «Государства»), Кроме идолов всего человеческого племени у каждого человека имеется «своя особая пещера», которая дополнительно «ослабляет и 470 искажает свет природы» (там же, с. 19). Здесь проявляются в основном психологические аберрации индивида, отражающие его физиологические особенности и особенности его жизненной судьбы, формирующей те или иные интересы. «Человеческий разум, — замечает автор "Нового Органона", — не сухой свет, его окропляют воля и страсти, а это порождает в науке желательное каждому. Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает... Бесконечным числом способов, иногда незаметных, страсти пятнают и портят разум» (там же, с. 22). Однако при помощи коллективного опыта можно исправлять опыт «пещерный», индивидуальный.
Третья разновидность призраков — призраки рыночной площади (idola fori), порождаемые речевым общением людей. Неоднозначность неизменных слов, характерная для обыденного сознания, как и различные особенности речи, порождает многочисленные недоразумения и ошибки. Подавляющее большинство людей не понимает того, что слова — только имена, или знаки, в общении людей. Между тем слова говорят не о том, что такое вещи сами по себе, а о том, что они значат для людей. Отсюда бесчисленные споры о словах. Здесь критика обыденного сознания перерастает в критику схоластического реализма понятий, объективирующего многие слова, в особенности наиболее общие термины. Нельзя, подчеркивал Бэкон, построить действительную науку о природе даже на основе таких максимально общих понятий, как «субстанция», «качество», «действие», «страдание», «тяжесть», «сухость» и т. п., мыслимых как совершенно объективные сущности. Используя их, нельзя забывать, что полная объективность существования принадлежит единичным вещам, подчеркивает Бэкон, продолжая линию номинализма, особенно сильную в Англии.
Можно считать, что критика идолов площади перерастает здесь в критику идолов театра — порождающуюся слепой верой в авторитеты, особенно в традиционные философские доктрины и системы, искусственные построения которых часто являют своего рода «философский театр». Автор «Нового Органона» опять же имеет в виду систему Аристотеля и еще более многообразные теологические построения и «тонкости», ориентированные на различные философские системы. В эту же категорию Веру-ламцем включается такой «докучливый и тягостный противник» естественной философии, как «суеверие и слепое, неумеренное религиозное рвение» (XI 31, с. 51). Критикуя «идолы театра», Бэкон выступил против догматической веры в авторитеты, тормозящей и разрушающей непредубежденное исследование истины. Рабское следование авторитетам Веру-ламец перечеркивает древним афоризмом: «Истина — дочь времени, а не авторитета» (там же, с. 46).
