Основание индукции
Таким образом, индукции в собственном смысле слова — в отличие от тех умственных процессов, к которым иногда неправильно прилагают это название и которые я пытался охарактеризовать в предшествующей главе, — можно коротко определить как «обобщение из опыта». Она состоит в том, что на основании нескольких отдельных случаев, в которых известное явление наблюдалось, мы заключаем, что это явление имеет место и во всех случаях известного класса, т.е. во всех случаях, сходных с наблюдавшимися в некоторых обстоятельствах, признаваемых существенными.
Мы не можем пока еще установить, чем существенные обстоятельства отличаются от несущественных или почему одни обстоятельства существенны, а другие нет. Но мы должны отметить, что уже в самом определении индукции подразумевается некоторый принцип, некоторое предположение, касающееся строя природы и порядка вселенной. Принцип этот заключается в том, что в природе существуют сходные, параллельные случаи, что то, что произошло один раз, будет иметь место при достаточно сходных обстоятельствах и вторично — и не только вторично, а всякий раз, как снова встретятся те же самые обстоятельства. Это именно предположение и подразумевается, говорю я, в каждой индукции. И если мы обратимся к действительной жизни природы, то найдем, что такое предположение имеет основание. Вселенная, насколько она нам известна, устроена таким образом, что все, что истинно в каком-либо одном случае, истинно и во всех случаях некоторого определенного рода; единственное затруднение здесь в том, чтобы определить, в какого именно рода случаях.
Этот всеобщий факт, на котором основаны все наши выводы из опыта, отмечался философами в различных выражениях: «порядок природы единообразие», «вселенная управляется всеобщими законами» и т. д. Одним из наиболее обычных, но в то же время и наиболее неудачных способов выражения надо признать тот, который ввели во всеобщее употребление метафизики школы Рида и Д. Стюарта. Стремление человеческого ума делать обобщения из опыта эти философы считают инстинктом нашей природы, обозначая его обыкновенно при помощи такого, например, рода выражений, как «наше интуитивное убеждение в том, что будущее будет сходно с прошедшим». Но, как удачно разъяснил м-ръ Бэли, будет ли указанное стремление самобытным и конечным элементом нашей природы или нет, — время в его разновидностях (прошедшего, настоящего и будущего) не имеет никакого отношения ни к самой нашей уверенности, ни к основаниям ее. Мы уверены в том, что огонь будет жечь завтра, потому что он жег сего дня и вчера; но мы совершенно на таких же основаниях уверены и в том, что он жег тогда, когда еще нас не было на свете, и что он жжет в этот самый день в Кохинхине. Мы заключаем здесь не от прошедшего к будущему, как таковых, а от известного к неизвестному, от фактов наблюденных к фактам ненаблюдавшимся, от того, что мы восприняли или что мы непосредственно сознали, к тому, что не вошло в пределы нашего опыта. А в пределы нашего опыта не входит не только вся область будущего, но и большая часть настоящего и прошедшего.
Положение, что порядок природы единообразен (каково бы ни было наиболее подходящее выражение для этого принципа), ость основной закон, общая аксиома индукции. Темь не менее, было бы большой ошибкой видеть в этом широком обобщении какое-либо объяснение индуктивного процесса. Я настаиваю, напротив, на том, что оно само есть примерь индукции и при том индукции далеко не самой очевидной. Это положение не только не есть первая индукция, какую только мы делаем; это — одна из последних или, по крайней мере, одна из тех. которые всего позже достигают строгой философской точности. Действительно, как общее правило, положение это едва ли приходило на ум кому-либо, кроме философов, да и те (как мы неоднократно будем иметь случай заметить) не всегда вполне правильно понимали объем и границы этого принципа. Несомненно, что это великое обобщение само основано на прежних обобщениях. Правда, менее наглядные законы природы были открыты при помощи его; но законы более очевидные должны были быть поняты и признаны за общие истины прежде, чем это положение явилось на свет. Нам никогда бы не пришло в голову утверждать, что все явления совершаются согласно с общими законами, если бы мы не узнали предварительно самих законов значительного количества явлений; а этого нельзя было сделать иначе, как при помощи индукции. Но в каком же тогда смысле имеем мы право признавать основанием для всех других индукций принцип, до такой степени далекий от того, чтобы быть самою раннею индукцией? Его можно признавать таковым только в том смысле, в каком (как мы уже видели) общие предложения, помещаемые нами во главе наши умозаключений, когда мы придаем последним форму силлогизма, действительно способствуют правильности этих умозаключений. Как замечает архиепископ Уэтли, всякая индукция есть силлогизм с опущенной большей посылкой, или (как я предпочитаю выражаться) всякой индукции можно придать форму силлогизма прибавлением большей посылки. И если это сделать на самом деле, то рассматриваемый нами теперь принцип единообразия порядка природы окажется большею посылкой всех индукций и потому будет стоять ко всем индукциям в таком же отношении, в каком всегда (как мы уже подробно объясняли выше) большая посылка силлогизма стоить к заключению. А именно, принцип этот ничего не даст для доказательства заключения; но он окажется необходимым условием такого доказательства, так как нельзя считать доказанным ни одного заключения, пока для него не найдена истинная большая посылка. ...
