ЧЕЛОВЕК ЧИТАЮЩИЙ В ДРЕВНЕЙ РУСИ

Изучение отечественного человека читающего следует начинать с периода расцвета Киевской Руси. Определяющее воздействие на культуру этого периода оказала христианизация Руси и последовавшее вместе с ней влияние византийской традиции. Тут стоит еще раз напомнить о том, что в христианстве книга была важнейшим символом наряду с крестом, иконой. Апостолы, «отцы церкви», сам Иисус Христос изображались в храмах с книгой в руке. Для верующих книга служила источником Истины, а держащий ее воспринимался наставником веры, Учителем. Стоит вспомнить и о том, что в православии есть особая должность чтеца - низший чин православного клира, низшая степень церковнослужителя. В древности, как и в настоящее время, в обязанности чтецов входило чтение Священного Писания, за исключением Евангелия, при богослужении.

Наблюдения за старообрядцами, сохранившими и в наши дни традиции древнерусской книжности, показывают, насколько важной была эта должость в церковном богослужении: «Чтец обыкновенно произносил поучения, обращаясь к народу. Его можно было слушать сидя. Евангелие же и Апостол, исполняемые псалмодическим речитативом, чтец читал лицом к алтарю и иконам, а прихожане слушали его стоя. Это важное обстоятельство ясно подчеркивает значение чтения и его направленность: в молитве чтец обращен к Богу, в поучении - к людям»¹.

О том, что чтец чтил (уважал, почитал) читаемое Евангелие, свидетельствует судьба русского святого Феодосия, игумена Печерского монастыря (1008-1074). Отечественный филолог Валерьян Федорович Переверзев (1882-1968) пишет о нем: «От природы тонко чувствующий и вдумчивый ребенок жадно воспринимает эти впечатления, возникшие от соблюдения церковной обрядности, вникает в смысл богослужебной словесности, песнопений и молитвословий, которым внимает он в качестве усердного посетителя церковных богослужений»^{[1] [2]}. Особенное впечатление на отрока произвели слова Евангелия от Луки, которые читали во время богослужения: «Ибо Христос Господь сказал: «Аще кто не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братью, и сестер, еще же и душу свою, и не примет креста своего и в след Мене грядет, несть Мне достоин» (Лк. 14:26).

«Житие» святого передает его эмоциональное впечатление от слов книги: «И все сие слышавшее, Феодосий разжегся божественной любовью и, дыша рвением Божиим, мысляше, како или где постригися и утраитися матери своея»^[3]. Феодосий ушел из дома, начал жизнь святого подвижника. В.Ф. Переверзев говорил о переломном значении читательского опыта в жизни Феодосия Печерского: «Книги церкви - Евангелие, «Деяния апостолов», жития святых - знакомили его с героикой жизни ранних христиан, выдержавших трудную борьбу с язычеством античного мира»^[4]. Тема подвижнической жизни первых христиан в языческом Риме была особенно актуальной в условиях древнерусского «двоеверия». Утверждению православной веры в Киевской Руси посвятил оставшуюся жизнь Феодосий Печерский. Книжность как атрибут святости, богоизбранности мы постоянно встречаем в житиях русских святых. Вот несколько примеров: «ранее всех приходил в церковь, чтобы послушать божественное пение и чтение книг» («Житие Авраамия Смоленского»); «книги русские и греческие умел искусно толковать» («Сказание о Леонтии Ростовском»)^[5].

Принятие христианских идей предопределило дальнейшую логоцен- тричность русской культуры, ее ориентацию на словесность как способ духовного самовыражения национальной элиты. Ведь символами русской нации стали впоследствии прежде всего имена художников слова А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, М.А. Шолохова и др., а уже затем имена великих скульпторов, архитекторов, философов, военачальников.

Российский филолог Александр Михайлович Панченко (1937-2002) писал: «Средневековая Русь знала и принцип диспута (существовал даже особый жанр - прения), и реальные, очные и заочные, устные и письменные учено-философские споры. Можно сказать, что с диспута началась христианизация Руси: средневековые книжники нисколько не сомневались в том, что описанное «Повестью временных лет» «испытание вер» перед лицом князя Владимира действительно имело место»^[6].

Речь идет о знаменитом эпизоде из «Повести временных лет»: «В лето 6494 (986). Пришли болгары магометанской веры, говоря: «Ты князь мудр и смышлен, а закона не знаешь. Уверуй в закон наш и поклонись

Магомету». И спросил Владимир: «Какова ваша вера?»^[7]. Затем «пришли немцы из Рима и сказали: «Пришли мы, посланные папой». «Затем прислали греки к Владимиру философа». Его речь наиболее красноречивая. Пересказав всю библейскую историю от Сотворения мира, философ дошел до Рождения Иисуса Христа. В лето 6495 (987) «созвал Владимир бояр своих и старцев градских» и они решили русских отправить послов, чтобы испытать каждую веру. В результате, как известно, выбор пал на греческое христианское вероисповедание.

Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) в 1756 г. написал: «Красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствуют довольно из книг, в прошлые века писанных, когда еще не токмо никаких правил для сочинений наши предки не знали, но и том едва ли думали, что оные есть или могут быть»^[8]. Если первое утверждение в высказывании классика русской культуры («красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствуют довольно из книг, в прошлые века писанных») не вызывает сомнений, то со вторым («наши предки не знали, но и том едва ли думали, что оные есть или могут быть») стоит поспорить.

С крещением Руси приходят и первые известия о книжной культуре, правила письменного общения. Летописец пишет, что князь Владимир «любил словеса книжные, слышал бо Евангелие чтомо». Скорее всего, первые книги на Русь пришли из Болгарии - близкой по языку и культуре славянской стране^[9]. На рубеже IX-X вв. на территории Первого Болгарского царства сформировалась славянская азбука - кириллица. После крещения она получила преимущественное распространение на Руси, став основой и нашего современного алфавита^[10].

Церковнославянский язык был языком церкви, языком образованности, учености, славянского просвещения. Удивительно, но церковнославянский язык - книжный язык! - не воспринимался как чужой язык ни в одной из славянских стран^[11].

Дореволюционный историк литературы Михаил Нестерович Сперанский (1863-1938) говорил: «Священное Писание сообщало нам христианскую образованность». Оно «открывало целый мир, во всем отличный по характеру от древнего нашего языческого, вносило новые идеи и понятия»^[12]. Основной из них и была идея книги и книжности. «Повесть временных лет» говорит: «Книги наставляют и научают нас пути покаяния, ибо мудрость обретаем и воздержание в словах книжных. Это - реки, напояющие вселенную, это источник мудрости, в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они — узда воздержания»^[13]. Петербургский филолог В.В. Колесов поясняет, что «мудрость есть высшее проявление ума» для человека Древней Руси. Ее постигают путем учения, прежде всего книжного, мудрость заключена в слове. Иногда в текстах используют превосходную степень: премудрость - она связана с божественным умом; Бог - столп премудрости и ее воплощение^[14].

Чтобы сделать анализ книжной культуры Древней Руси, мы использовали данные «Словаря древнерусского языка» (XI-XIV вв.)^[15].

Во-первых, слово «кънига» редко употреблялось в единственном числе, чаще - во множественном - «книгы», так как она представляла собой рукопись, состоявшую обычно из нескольких скрепленных вместе тетрадей. Во-вторых, можно говорить об определенной смысловой дифференциации этого понятия для древнерусского человека.

Таблица 5.1

Книга - это понятие для человека Древней Руси, включающее также смыслы, связанные с письмом, грамотой, словом.

Таблица 5.2

Книга - понятие нравственно-этическое, основанное на религиозной традиции, а следовательно, несущее правовую и законодательную потенцию.

Таблица 53

Производным от «кънига» было существительное «кънижьникъ». Оно имело следующие лексические значения:

• 1) грамотный, ученый человек;
• 2) знаток, толкователь законов; проповедник;
• 3) книготорговец.

Кроме того, в древнерусском языке встречаем такие понятия книжного дискурса:

• ? къниголюбьць - тот, кто любит книги, склонен к ученым занятиям.
• ? кънигописьць - переписчик книг.
• ? кънигохранильникъ - книгохранитель.
• ? кънигъчии - грамотный, ученый человек.

Академик А.М. Панченко отмечал: «Книга - духовный авторитет и вместилище вечных идей»^[16]. Древнерусские тексты наполнены похвалами в адрес книг и книжного знания. В них «подчеркивается, что книги приносят пользу душе, учат человека воздержанию, побуждают его восхищаться миром и мудростью его устройства. Книги открывают «розмысл сердечный», в них красота, и они нужны праведнику как оружие воину, как паруса кораблю»^[17].

Много лет исследованию древнерусской рукописной книги посвятил профессор Иван Васильевич Левочкин (1934-2013). Он писал: «Русская рукописная книга - это сложное явление культуры и искусства. Она включает в свой состав какое-либо сочинение (нередко не одно, а несколько, полностью или в отрывках), реализуемое в текстах (текстовое содержание). Важной составной частью является ее письмо (в начальный период уставное, а затем полууставное, скорописное и декоративное - вязь). Нередко русская рукописная книга содержит красочные орнаменты и миниатюры, которые составляют важную ее часть. И наконец, книга должна иметь переплет, без него она не может считаться полноценной. Следовательно, русская рукописная книга должна изучаться как комплекс неразрывно связанных между собой ее составных частей»^[18].

Особой разновидностью древнерусской рукописной книги были лицевые рукописи. Лицевые рукописи - иллюстрированные рукописные книги. Красный цвет - символ великокняжеской, а затем царской власти, а также он отражал идею мученически пролитой крови. Лицевая рукопись - это в терминологии того времени книга «сряженная, обряженная», то есть украшенная. Здесь имелось в виду украшение текста орнаментом и переплетом^[19].

В XI веке в древнерусском языке появилось слово «глава» (раздел книги). «Поскольку начало каждого раздела книги украшалось заставками и киноварью, значение греческого слова «раздел в тексте» стало использоваться и у нас - глава в оглавлении книги. Это книжное значение, оно и обозначается церковнославянской формой слова: «глава», а не «голова»^[20]. Аналогично: глава храма, глава дома, глава семьи.

Русская рукописная книга - «это огромный мир идей и художественных образов» (И.В. Левочкин) - напрямую связана с древнерусской литературой. Занятие искусством слова воспринималось как священнодействие, а «читатель был в какой-то степени молящимся. Он предстоял произведению, как и иконе, испытывал чувство благоговения. Оттенок этого благоговения сохранялся даже тогда, когда произведение было светским» (В.Д. Лихачева, Д.С. Лихачев)^[21].

В Древней Руси для сохранности книг от износа их брали в переплет из деревянных досок. Доски стягивались металлическими застежками поверх переплета. Украшали доски накладками, жуковинами, изготовленными из меди, бронзы и кости. Но и при этом условии жизнь многих книг была коротка, они погибали во время пожаров, наводнений и других происшествий. Сохранились лишь металлические и костяные детали: накладки, переплеты и т.д. Их находят исследователи в земле во время археологических раскопок древнерусских городов и городищ^[22].

Раскопки разоренной ханом Батыем Рязани, сделанные археологами, показали, что «книги были не только у богачей - книжные застежки найдены также в жилищах ремесленников, в полуземлянках бедняков»^[23].

О том, насколько традиции древнерусской книжной культуры были богаты и своеобразны, показывает поэтика названий русских рукописных книг^[24]. «Златая цепь», «Лествица духовная», «Цветник» - в этих метафорах был скрыт глубокий смысл: книжное знание несет читателю слова и поучения авторитетных авторов, подобно звеньям одной цепи («Златая цепь»); читая книгу, мы совершаем духовное восхождение, как по лестнице («Лествица духовная»); мудрая книга благоуханна и прекрасна, как цветник («Цветник»).

После реформ Петра I (XVIII в.) вся древнерусская культура стала восприниматься как «отсталая», «темная». Эта же негативная оценка перешла и на словесную традицию. К сожалению, ее стали разделять многие отечественные ученые. Один из исследователей с полной уверенностью писал: «Русская рукописная книга - тормоз для умственной культуры» (А.И. Кирпичников, историк литературы XIX в.)^[25]. Лишь славянофилы в XIX в. заявляли о своей верности древнерусской книжности^[26].

По заказу посадника Остромира (христианское имя Иосиф) был создан старейший памятник церковнославянской письменности на Руси.

Первым памятником древнерусской книжной культуры стало Остромирово Евангелие. Остромирово Евангелие - написанная кириллицей рукопись на 294 пергаменных искусно орнаментированных листах. На высокохудожественных миниатюрах изображены портреты евангелистов Иоанна, Марка, Луки. Чтения расположены понедельно, начиная с Пасхи. Таким образом, Остромирово Евангелие - недельное (греч. aprakos), то есть Евангелие-апракос. Оно имеет официальное церковное название «Евангелие Софейское апракос», поскольку было собственностью новгородского Софийского собора^[27]. Уже в первом памятнике древнерусской книжной культуры нашло отражение «представление о рукописи как о цельном произведении, все части которого связаны между собой»^[28]. Миниатюры, заставки, инициалы, расположение текста на листе, само письмо - все подчинено одной цели.

Вторая точно датированная рукописная книга в Древней Руси - это «Изборник» 1073 г.^[29] Другой вариант названия «Изборника» - «Симеонов сборник» (по имени болгарского царя Симеона Великого (912-927).

Необходимо пояснить, что «Изборники Святослава» - это общее название сборников духовной и житейской мудрости, составленных для князя Святослава Ярославина (1027-1076).

Первый из них - «Изборник» 1073 г. - написан кириллицей и представляет собой сборник различных текстов. Имеющаяся здесь миниатюра, изображающая князя Святослава Ярославина в окружении своей семьи, - первый светский портрет в рукописной книге Киевской Руси. В «Изборнике» приводится список «истинных» (литургических, церковных) и «ложных» (апокрифических, запрещенных) книг. Это дает нам возможность изучить круг чтения человека Древней Руси^[30]. Например, наибольшей популярностью пользовались произведения «отцов церкви» Ефрема Сирина, Иоанна Златоуста, Василия Великого и др. К числу «ложных» книг, известных на Руси и пришедших к нам из Византии, можно отнести «Молитву Иосифа», «Павлово деяние»^[31].

Сборник был также собранием отрывков из античных авторов (например, Аристотеля). Благодаря текстам «Изборника» 1073 г. древнерусский читатель познакомился с толкованием таких основополагающих философских категорий, как «сущность», «естество», «случайность», «количество», «качество», «отношение» и др.^[32]

«Изборник» 1073 г. явно выполнен в той же книжной мастерской, что и «Остромирово Евангелие». Об этом свидетельствует эмальерный стиль в оформлении книги, единый принцип украшения заглавного листа и т.д.^[33]

Второй из них - «Изборник» 1076 г. составлен неким киевским книжником «грешным Иоанном» (так он называет себя в приписке к рукописи). Н.Н. Розов отмечает, что «Изборник» 1076 г. составлен «от многих книг княжьих», то есть в киевской княжьей библиотеке^[34]. В этот сборник входят «Стословец» византийского патриарха Геннадия, «Премудрость Иисусова, сына Сирахова», «Афанасиевы ответы», «Слово некоего калугера о почитании книжном», статьи о вреде пьянства, о злых женах, о почитании родителей, наставление богатым и др. Обращает на себя внимание то, что «Изборник» 1076 г. по сравнению «Изборником» 1073 г. приспособлен Иоанном Грешным к потребностям и запросам читателей из числа светских, «мирских» жителей Древней Руси.

Перед нами адаптированный текст к восточнославянскому быту, культуре и речевой практике^[35].

Кем же были древнерусские книжники? Н.Н. Розов считает, что древнерусские книжники - это представители различных профессий: переписчики, художники-оформители, составители «Изборников», писатели^[36].

Крупнейшие центры книжной культуры на Руси находились при храмах. Во-первых, при Софийском соборе в Киеве. Во-вторых, при Софийском соборе в Великом Новгороде. Здесь хранились Остромилово Евангелие (1056-1057), Путятина Минея (XI в.), Стихирарь (1156-1163), Мстиславово Евангелие (до 1117 г.), Саввина Триодь (до 1226 г.)^[37].

В «Житии Евфросиии Полоцкой» (1100-1173) усиленно подчеркивалось, что она «была умна книжному писанию» и сама писала книги^[38]. Евфросиния Полоцкая (1102-1173) стала создательницей первых школьных библиотек на Руси^[39]. Есть свидетельства, что книголюбом был князь Александр Невский^[40]. Исследователь Б.В. Сапунов отмечает: «Переписка книг была прежде всего «душеполезным» занятием, а не средством заработка»^[41]. Здесь необходимо пояснить, что все, связанное с книгой, воспринималось как богоугодное и душеспасительное дело.

«Слово некоего калугера о почитании книжном» (в другом переводе — «Слово некоего инока о чтении книг») («Изборник Святослава» 1076 г.) можно назвать «первым в истории русской книги сочинением о пользе, методах и целях чтения»^[42] (Н.Н. Розов). Его автор - калугер, то есть монах, старец. Он писал: «Чтение, братья, полезно для каждого христианина, и сказал блаженный: «Впитывающие мысли его всем сердцем - отыщут его». Что значит «впитывающий мысли его»? Читая его, не старайся поспешно листать от главы до главы, но вдумайся, о чем говорят книги, вчитайся в слова их, возвращаясь троекратно к каждой главе» (современный перевод)^[43].

Вот образные сравнения из «Слова некоего калугера о почитании книжном»: «Как не составляется (строится) корабль без гвоздей, так и праведник без почитания книжного»; «Красота воину - оружие и кораблю - ветрила (паруса). Тако и праведнику - почитание книжное». В нем автор хулит «неучащихся». Как видим, по мнению древнерусского писателя, книжные словеса - главное духовное богатство человека.

К началу XI в. государство Киевская Русь насчитывало уже два столетия своего существования. Оно прошло путь от одного из союзов славянских племен к большой феодальной державе с разноплеменным населением. Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906-1999) говорил, что XI столетие - это «золотой век древней русской литературы», «обращенный к русскому будущему»^[44]. Слагая настоящий гимн просветительской деятельности киевского князя Ярослава Мудрого (980-1054), летописец отмечал: «Отец ведь его Владимир земли вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих, а мы пожинаем, учение получая книжное»^[45].

«Так народился первый достоверно известный по письменным памятникам тип русского интеллигента», - писал В.О. Ключевский^[46]. Это был «книжный человек», то есть «обладающий научно-литературным образованием», он любил греческие книги, постоянно «занимался своим умственным и нравственным домостроительством» (В.О. Ключевский). Современный исследователь А.В. Соколов отмечает, что древнерусское поколение интеллигентов, книжников зародилось не позже XI в. - «века активной христианизации и интеллектуализации Киевской Руси»^[47].

Построенный Ярославом Мудрым Софийский собор стал крупным литературным центром, своеобразной средневековой академией. Софийские книжники усиленно занимались переводческой деятельностью^[48]. Примерами таких русских интеллигентов служат образы русских книжников: киевского монаха Иоанна Грешного, митрополитов Илариона и Климента Смолятича, архиепископа Кирилла Туровского, безвестных авторов «Слова о полку Игореве» и «Моления Даниила Заточника».

Иларион - первый Киевский митрополит из русских (с 1051 г.). Летописец говорит о нем: «Муж благъ, книжен и постник». «Слово о Законе и Благодати» - древнейший политический авторский трактат Древней Руси^[49]. Литературное творчество киевского книжника опирается на его читательский опыт. Знаменитое противопоставление иссохшего озера (символ Закона) и наводнившегося источника (символа Евангелия) восходит к Библии. Библейский Иеремия говорит: «Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды». Также Иларион ссылается и на книгу Бытия, и на книгу Царств, и на Псалтырь - самую лиричную книгу Ветхого Завета. В «Слове о Законе и Благодати» две трети цитат взято из Нового Завета (в большинстве случаев из Евангелий, преимущественно из Евангелия от Матфея)^[50].

Авторы энциклопедического словаря «Христианство» отмечают: «Вся первая половина «Слова» - как бы сплошной восторженный крик древнерусского язычника, сознавшего бедность старой веры сравнительно с новыми идеями и понятиями, внесенными христианством»^[51].

Интересно наблюдение о взаимосвязи зрительного ряда росписей Софийского собора с образами книжника Илариона: «Исследователи «Слова» Илариона обращали внимание на интересное совпадение приведенной в нем библейской легенды об Аврааме с изображениями на фресках XI в. киевского Софийского собора, построенного Ярославом в 1037-1039 гг. В Соборе на хорах, где во время богослужения присутствовал сам Ярослав с женой Ириной и детьми, а в другое время устраивались торжественные приемы послов и, кроме того, хранились положенные Ярославом книги и княжеская казна, стены были расписаны фресками, изображавшими историю Авраама, Сарры, Агари, Измаила и Исаака. Совпадение оказывается настолько полным, что даже замечание в «Слове» Илариона «Яко человек иде на брак в Каны Галилеи, и яко Бог воду в вино преложи» находит прямое соответствие в двух фресках Софийского собора, иллюстрирующих евангельский рассказ о чуде в Кане Галилейской и вечерню Христа с учениками.

Это позволяет признать вполне обоснованным мнение исследователей, полагающих, что фрески Софийского собора и «Слова» Илариона были посвящены одной теме - теме равноправия «новых» христианских народов со «старыми», то есть борьбе с притязаниями византийской церкви на гегемонию. Вполне возможно, что «Слово» Илариона было прочитано именно здесь, на хорах, в присутствии Ярослава и его жены Ирины, к которым Иларион непосредственно и обращался, как к людям «преизлиха насыщемся сладости книжная»^[52].

Развивая мысль о связи зрительного ряда росписей Софийского собора с образами «Слова» Илариона (противостояние Ветхого и Нового Заветов), академик Д.С. Лихачев говорил: «Для средневековой проповеди было типично исходить из такового символического толкования устройства церкви, ее названия в честь того или иного события, божества, святого, из символического толкования находящихся в ней изображений»^[53]. Древнерусский книжник (писатель, оратор) ощущал себя наставником, обязанным научить своих читателей (слушателей) различать Добро и Зло.

Для этого он использовал систему устойчивых образов: «Средневековые миниатюристы и иконописцы изображали душу Марии в композиции Успения в виде спеленатого ребенка, ад - в виде морского чудовища, реку Иордан - в виде старца»^[54]. Древнерусское Поучение отца сыну содержит раздел «О чтении книг»: «Не ленись читать древние книги, ибо в них ты легко отыщешь и то, что иные с таким трудом обретали в житейском опыте, и постигнешь все: усердных мужей добродетели (как и пороки злобных), различные смыслы жизни и различных вещей перемены, непостоянство мира и падение власти, а проще сказать - воздаянье за все проступки, награда за подвиги и деянья, которых, увы, избегаешь ты. За это на последнем суде осудит тебя Бог, но если все так совершишь, то славной сподобишься чести в посмертной жизни» (современный перевод)^[55].

Дидактизм древнерусской литературы состоял не только в нравоучительном тоне книг. Дидактизм отражал мировоззрение наших предков, мысливших категориями: учитель - ученик, наставник - послушник, книга - читатель. Даже описывая реальные события, древнерусский книжник старался заручиться поддержской авторитетной книги: «Как говорится в Пчеле, славная война лучше непрочного мира: в притворном мире живя, больше зла землям приносим»^[56].

Книга была окружена глубочайшим уважением и почитанием. Показательна разница смыслового значения прилагательного «книжный». Для современного человека книжный - это отвлеченный, лишенный практических оснований (книжные знания, книжный человек). Для древнерусского человека книжный - образованный и просвещенный. О Стефане Пермском (1345-1396), создателе пермской азбуки для народа коми, автор его жития говорит: «Книжный разум им даровал»^[57]. «Книжный разум» - положительная оценка для древнерусского человека. Книжный человек, отмечает В.И. Даль в своем словаре, - это «начитанный, ученый»^[58]. Язык этого человека особый, книжный, притчевый, аллегорический.

Аллегоризм - умение выражать мысли и идеи в конкретном образе - развивало художественный мир древнерусского человека. Псалтырь - одна из самых читаемых книг на Руси. Ее чтение — это мысленный диалог, особое эмоционально-нравственное состояние верующего.

Псалтырь понимали символически: зной - символ греха, звери, скоты - символ язычников, узда - символ Евангелия, лев - символ смерти... В связи с этим А.В. Соколов отмечает: «Русские святители-книжники оперировали эмоциональными библейскими образами, а не строгими умозаключениями»^[59]. На Руси не было мыслителей-рационалистов, косность - идеал благообразия, благочиния. Смиренномудрие - боязнь греха гордыни, на Руси опасались того, кто говорит, что все знает, уверен, что он во всем прав. Отсюда и кротость, и стыдливость, и анонимность древнерусских авторов.

Уместно также с этим отметить, что анонимность была отличительной чертой книжной культуры, тогда как памятники некнижной письменности (берестяные грамоты, надписи-граффити в храмах) требовали авторства, личного участия^[60].

В мировоззрении средневекового человека притча - это развернутая метафора, используемое для дидактических целей моральное назидание. По своей сути притча - это наставление книжника, заимствованное из подобий окружающей природы или примеров, взятых из обычной жизни или из других книг. Древнерусский книжник, по словам Кирилла Туровского, размышляет «не от умышленья, но от святых книг»^[61]. «Церковни и свя- щении мужи», их авторитет, ссылка на него - обязательная часть текстов XI-XVII вв.

Применительно к древнерусской культуре можно говорить о притче- повести, притче-басне, притче-пословице, притче-загадке^[62].

Образцом притчи-басни может служить «книга «Физиолог» — сборник статей о природе, свойствах животного мира. Например, свойство дятла клевать «носом своим» мягкое место в древесине здесь понимается иносказательно: оно сравнивается с поиском Дьяволом в человеке слабого места. Фантастическое омоложение ослепленного от старости орла уподобляется обращению грешника к церкви^[63]. Морализующее символико-аллегорическое толкование имеет и дефиниция «Об олене»: «Так и ты, человек, заключаешь в себе три обновления, крещение, покаяние и нетление.

А когда согрешишь, то устремись к церкви, и к живому книжному источнику, и к пророческому сказанию»^[64].

Климент Смолятич (конец XI - начало XII вв.) - второй митрополит Киевский русского происхождения. Летописец говорит, что он был «книжником и философом, какого еще не бывало в Русской земле»^[65]. Дошедшее до нас «Послание» Климента адресовано пресвитеру (священнику) Фоме^[66]. В нем ощущается богословская эрудиция автора, его знание греческого языка. Возможно, Климент Смолятич учился в самой Византии. Об этом свидетельствует знание им богословских приемов. «Климент защищает в нем право толкования Священного Писания с помощью притч - коротких аллегорических рассказов»^[67]. В своем «Послании» Климент отстаивает необходимость книжного знания, понимания текстов Священного Писания. «У Климента есть стремление к своему пониманию книг, желание «по тонку» (до возможной тонкости) пытливо добраться до смысла читаемого»^[68]. По мнению Климента Смолятича, «для книжника любопытен не сам текст, а возможные варианты его «перевода»^[69]. Вот как он интерпретирует образ Софии Премудрости Божией: «Премудрость есть Божество, храм - человечество, семь столпов - семь вселенских соборов, утвердивших веру христианскую».

Кирилл, епископ Туровский (XII в.), был одним из образованнейших людей своего времени^[70]. Он понимал, что «человеци прилежно требуют книжного поучения». Поэтому свою «Притчу о человеческой душе и теле» этот церковный проповедник строил с использованием евангельской цитаты: «Всякий книжник, познавший царство небесное, подобен мужу даровитому, который из сокровищ своих раздает и старое и новое»^[71]. Кирилл Туровский призывал своих последователей читать книги. Для этого он использовал такую аллегорию: «Сладки медвяный сот и сахар, обоей же добрей книжный разум... Властители мира сего и человеци, труж- дающиеся о житейских вещах, прилежно требуют книжного почитания»^[72].

Известный исследователь древнерусской философской мысли А.Ф. Зама- леев отмечал: «Вслед за Климентом Смолятичем он обращался к услугам разума, начал широко пользоваться методом аллегорического мышления»^[73]. «Слова» Кирилла Туровского были включены в «Златоуст» - очень популярный на Руси сборник текстов (название получил по имени византийского оратора Иоанна Златоуста, чьи сочинения составляли его основу). В другом сборнике - «Измарагде» - изречения Кирилла Туровского включены в раздел «о почитании книжном».

«Чтите святые книги», - призывал Кирилл Туровский своих последователей^[74]. Здесь нельзя не сказать об этимологии слов «чтение», «читать». Они одного корня с глаголом «чтить», то есть «чувствовать и проявлять уважение к кому-либо, граничащее с преклонением». Сюда же относятся и слова «почет», «почитание», «почести»^[75]. Таким образом, «чту, читаю книгу» для человека Древней Руси - это одновременно и почитаю ее, проявляю уважение и почтение к заключенному в ней знанию, мудрости. В связи с этим А.М. Панченко отмечал: «Книга - не вещь, это своего рода неотчуждаемое имущество (конечно, в идеале, потому что в жизненной практике книги продавались и покупались)... Не столько человек принадлежит книге, сколько книга владеет человеком, «врачует» его... Книга подобна иконе; это духовный авторитет и духовный руководитель»^[76]. Видимо, для наших предков в Древней Руси уже была очевидна та истина, к которой пришел философ XX в. Э. Фромм, размышлявший над ключевой для каждого человека ситуацией нравственного выбора: иметь или быть?^[77] Русские книжники рассматривали чтение с позиции «быть». Показательно, что даже процесс обучения грамоте и письму назывался на Руси книго- вычение (къниговычение)^[78]. Эта связь грамматики с книжностью сохранилась и в более поздний период. Профессор Московского университета Антон Алексеевич Барсов (1730-1791), ученик М.В. Ломоносова, так определяет российскую грамматику: «наука, или знание исправно читать (выдел, авт.), говорить и писать на российском языке»^[79]. Целью обучения была не абстрактная грамотность, а формирование книгочетца (читателя книг), книгописца (переписчика книг), книголюбца (собирателя книг), книгохранителя (служителя, ведающего хранением книг), а впоследствии и книгопечтаника. Кстати, грамотность также была связана с книжностью: наши предки различали грамотников (знающих грамоту) и грамотолюбцев (любителей чтения и книг)^[80].

«Состязательная культура» Древней Руси (А.М. Панченко) нашла выражение в полемических сочинениях таких древнерусских авторов, как митрополит Иларион и Климент Смолятич, архиепископ Кирилл Туровский и Даниил Заточник. Д.С. Лихачев высказывал предположение, «что еще до официального принятия Русью христианства возникло произведение, пропагандирующее новый христианский взгляд на всемирную историю, - «Речь философа», включенная впоследствии в «Начальную летопись»^[81].

Несомненно, что человеком широкой начитанности был автор «Слова о полку Игореве». Незначительный эпизод русской истории (поход князя Игоря в 1185 г. на половцев) стал него поводом поставить проблему общегосударственного значения - проблему единства русской земли. С первой же строки автор «Слова о полку Игореве» обращался к современникам, братьям, веря, что они так же, как он, с волнением и болью переживают трагический поход князя Игоря:

А не любо ли было нам, братия,

По-старинному начать песнь ратную О походе князя Игоря,

Князя Игоря Святославича^[82].

Неслучайно исследователь Игорь Петрович Еремин (1904-1963) считал «Слово о полку Игореве» памятником политического красноречия Киевской Руси^[83]. В отличие от других ученых, относивших «Слово» к героическому эпосу, он обращал внимание на то, что темой памятника является проблема власти, разобщенности русских князей перед внешней угрозой. И.П. Еремин был уверен, что «Слово о полку Игореве», как и произведения других книжников (Илариона, Кирилла Туровского), было предназначено для чтения, а не для произнесения вслух оратором. Это еще раз говорит о том, как сильны были на Руси традиции понимания написанного при произнесении вслух (публичное чтение) или про себя (индивидуальное чтение) и почтительного отношения к книге, которую читали и чтили одновременно.

Академик Борис Александрович Рыбаков (1908-2001) выдвинул версию, что автором «Слова о полку Игореве» был знатный киевский боярин Петр Бориславич. Его имя впервые упоминается в летописи в 1152 г. Безукоризненная речь, отсутствие в тексте выписок из церковной литературы, знание военной терминологии, поэтичность - все это говорит о книжной образованности и независимости автора «Слова о полку Игореве»^[84].

Даниил Заточник (XII в.) - еще одна загадочная фигура древнерусской литературы - говорит о себе: «Был язык мой как трость книж- ника-скорописца, и приветливы уста мои, как быстрота речная»^[85]. Автор «Моления Даниила Заточника» - типично книжный человек, мыслитель чисто русский, воспитавший себя сам. Все, что он знал, он приобрел, обучаясь домашними средствами, путем чтения, самообразования. О себе он писал: «Аз бо не во Афинех ростох, ни от философ научихся, но бых падая аки пчела по различным цветом и оттуда избирая сладость словесную и совокупляя мудрость, яко в мех воду морскую». Образ трудолюбивой пчелы восходит к греческой философии. Он был знаком древнерусскому читателю по такому переводу: «Якоже бчелу видим по всем садам и зеленьем летающе, от каждого их полезная приемлющее, такоже и уносим учащиеся философьи и на высоту мудростью хотяще възитии и от всюду лучыпая собираютъ»^[86]. Этот восходящий к античной словесности образ пчелы, собирающей сладость книжную, стал выражением самобытности древнерусской мысли, ее глубокой и нерасторжимой связи с мировой книжной культурой.

Б.А. Рыбаков писал о Данииле Заточнике: «Его гордость грамотного и начитанного человека страдала на боярском дворе, так как он был там на положении холопа: «Аще бо были котлу во уши златы колца, но дну его не избыти черности и жжения; тако же и холопу: еще бо паче меры горделив и буяв, но укору ему своего не избыти, холопья имени»^[87].

Даниил Заточник, «первый русский интеллигент» (Д.С. Лихачев), человек широкой книжной эрудиции, цитирует Новый Завет, Книгу Притч Соломоновых, Паремейники, «Стословец» Геннадия, «Пчелу» и другие письменные источники^[88].

С. 96.

Многие афоризмы Даниила Заточника вошли в древнерусские книжные сборники (например, в «Пчелу»).

Исследователь А.С. Демин отмечает, что в XI-XII вв. русские «люди радостно стремятся к чтению»^[89]. Книжники изображали себя как жаждущих «аки дети около стояща и желающа словесного млека слова». Чтение сравнивается с медом - «сладость книжная». Владимирский князь Константин Всеволодович (1186-1219) наставлял своих детей: «Послушайте мудрых учения и наставления и читайте книги их»^[90].

В «Житии Сергия Радонежского» рассказывается, что отроку Варфоломею (мирское имя Сергия) не давалось книжное учение^[91]. Однажды ему явился некий старец и дал попробовать «кусок святой просфоры». «Возьми это и съешь - это тебе дается знание благодати Божией и понимания Святого писания. Хотя и малым кажется то, что я даю, но велика сладость вкушения этого (выдел, авт.)». Попробовав просфору, Варфоломей ощутил, что «была сладость во рту его, как от меда сладкого (выдел, авт.)». Получение дара книжного знания приравнивается в «Житии» к сладости, лакомству, то есть тому, что доставляет наслаждение^[92].

Какое количество людей на Руси в принципе могли читать книги?

Традиционно приято считать, что на Руси в первой половине XIII в. прослойка грамотных людей составляла примерно 1% по отношению ко всему населению и 2% по отношению к населению взрослому. Эта цифра близка к европейским «стандартам»^[93]. Советский историк Михаил Николаевич Тихомиров (1893-1965) также признавал, что большинство населения составляли «невегласы», то есть не умевшие читать. Однако, по его мнению, число грамотных в Древней Руси нужно исчислять не десятками, а тысячами^[94]. «Книжное учение распространилось в некоторых кругах городского населения, а также среди княжеских и боярских ремесленников». К тому же некоторые ремесла в Древней Руси были тесным образом связаны с письменностью. Например, ювелирное искусство требовало грамотности: умение нанести надписи на иконах, на крестах...

Именно в Древней Руси авторитет учености, книжности был поднят на высочайшую ступень: «Книжное учение - крайнее спасение», «Кто книг не бережет, тот души своей не спасет»^[95].

Русская рукопись около 1374 г. объясняет сущность понимания нашими предками книжной традиции: «Подобно тому, как труба, зазвучавшая во время войны, заставляет неоповещенных подняться против врага, так святые книги возбуждают ум, направляют тебя на добро и укрепляют на подвиги и страдания»^[96]. К книжникам неграмотные и малообразованные люди шли за смыслом жизни. Один из таких книжников Авраамий Смоленский (XIII в.) читал, «просвещая свою душу и промыслы»^[97]. К нему идут «невегласы»: «Мнози начатии проходить и послушать почитания божественных книг, бе бо блаженный хитр не токмо почитати, но и про- толковати» читаемое^[98].

«Что читали наши предки в старину?» - спрашивал знаток древнерусской книжности дореволюционный исследователь Анатолий Александрович Бахтиаров (1851-1916)^[99]. Прежде всего он называл Священное Писание, богослужебные книги, Часослов и Псалтырь, летописи, жития святых.

Часослов - наиболее распространенная и чаще всего употребляемая богослужебная книга, «книга с церковными часами» (В.И. Даль)^[100].

Псалтырь - сборник псалмов. Псалтырь, как пояснял А.А. Бахтиаров, употреблялся в Древней Руси в четырех качествах:

• 1) как книга богослужебная;
• 2) как книга назидательная;
• 3) как книга учебная;
• 4) как книга душеспасительная^[101].

Псалмы привлекали древнерусских читателей своим лиризмом, пове- ствовательностыо, художественностью. Известно, что по Псалтыри наши предки гадали, узнавали прошлое или будущее^[102].

Н.А. Рубакин, создатель библиопсихологии, считал, что знание, понимание, настроение - это три силы, заключенные в книге. Он же говорил, что идеальная книга совмещает в себе эти три силы^[103] (табл. 5.4). Для древнерусского человека такой идеальной книгой была как раз Псалтырь. В древнерусских притчах она фигурирует как «некая жена благородна царска рода, то есть божественная книга Псалтырь»^[104]. Эта аллегория поясняется следующим образом: «Человек есть царь Давид, жена его - Псалтырь, а дщери его - кафизми, сынови - псалми; он же по вся нощи пояше»^[105].

Таблица 5.4

Киевский князь Владимир Мономах (1053-1125), создавая свое «Поучение», опирался на эту идеальную книгу^[106]. Он поучал своих детей: «Паче всего гордости не имейте в сердце и в уме, но скажем: смертны мы, сегодня живы, а завтра в гробу»^[107].

С.114.

Псалтырь в древнерусской книжной культуре играла роль энциклопедии человеческого бытия. Несчастья и радость, печаль и восторг - все эти чувства испытывал читатель песен царя Давида. Легендарный летописец Нестор (XI в.) повествовал о полоцком набеге на святую обитель. Описав ужас разорения, он не дал волю собственным эмоциям, как это сделал бы современный автор. Древнерусский книжник передал личные чувства, цитируя Псалтырь: «Тем же и мы, последующе пророку Давиду, вопием: «Господи боже мой! положи яко коло, яко огнь пред лицемь ветру, иже попаляеть дубровы, тако поженеши я бурею твоей, иссполни лица их досаженья! Се бо оскверниша и пожгоша святый дом твой, и монастырь матери твоея, и трупье раб твоих. Убиша бо неколи- ко от братья нашея оружьемь безбожнии сынове измаилеви, пущени б на казнь хрестьяном»^[108].

А.М. Панченко писал: «В Древней Руси была своя культура и своя иерархия книг. На первом месте находились «душеполезные» книги - Писание, затем Предание (произведения отцов и учителей Церкви, постановления Семи Вселенских соборов), сочинения русских авторов, причисленных к лику святых, и т.д. Даже если не брать в расчет гибель книг от войн, пожаров и т.п., все-таки книжное наследие Древней Руси поражает своей огромностью. Это действительно колоссальное наследие»^[109].

Современный исследователь Д.С. Менделеева считает целесообразным все многообразие видов древнерусской книжности разделить на книги служебные (содержащие указания для проведения богослужения) и четьи (предназначенные для индивидуального чтения)^[110]. К служебным книгам относятся Евангелие-апракос (в нем тексты размещались в соответствии с кругом церковных чтений), Апостол-апракос (богослужебная часть Нового Завета, в котором также тексты размещались в соответствии с кругом церковных чтений), Паремийники (книги паремий - сборники чтений из Ветхого и частично Нового Заветов), Псалтыри, Кормчие книги (собрания законов, церковных правил, дополненные нормами русского права) и др. О том, насколько для древнерусского человека тяжело было потерять книгу, свидетельствует неподдельное горе тверского купца Афанасия Никитина (?-1475): «А со мною нет ничего, никоеа книги; а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, ини и ихъ взяли»^[111]. Оказавшись в далекой Индии, он горевал: «А Великаго дни въскресения Христова не ведаю», - поскольку нет с собой книг, по которым бы мог вычислить православную Пасху.

Исследователь Л.В. Левшун полагает, что четьи в Древней Руси были представлены двумя типами книг. Во-первых, книги для уставного чтения: учительные Евангелия, «Златоуст», дидактические «слова», поучения «отцов церкви» и др. Во-вторых, келейные книги, то есть «справочная», назидательная литература: хронографы, летописи, «Изборники», «Измарагд» и др.^[112]

Особым типом древнерусских книг являлись сборники афоризмов. В основном это переводные сочинения: «Пчела», «Мудрость Менандра» и др. Почти каждая русская рукописная книга содержала в себе идеи глубинной народной мудрости^[113]. Здесь уместно вспомнить «голубиную книгу», сборник духовных стихов. В начале рассказа на землю с небес падает книга, в которой изложены все тайны мироздания. Сорок царей толкуют ее содержание:

Умом нам сей книги не сосметити и очами на книгу не обозрити:

Велика книга Голубиная/^[114]

Среди ученых по сей день нет единства мнениий в правильности написания термина: «голубиная книга» или «глубинная книга». «Глубинная книга», то есть содержащая премудрость, глубокие мысли. Если верна последняя точка зрения, то весьма вероятно, что наши предки читали и толковали «глубинные книги» - Псалтырь и Пятикнижие^[115].

Монголо-татарское нашествие в середине XIII в. затормозило культурное развитие Руси. Н.М. Карамзин так описывал бедственное состояние страны: «Состояние России было самое плачевное: казалось, что огромная река промчалась от ее восточных пределов до западных. <...> Летописцы наши, сетуя над развалинами отечества о гибели городов и большой части народа, прибавляют: Батый, как лютый зверь, пожирал целые области, терзая когтями остатки»^[116]. До нас дошло пять «слов» Серапиона, епископа Владимирского (XIII в.), в которых древнерусский книжник описывал положение дел в период золотоордынского владычества^[117]. «Серапион первым из известных восточнославянских книжников откликнулся на события начала монголо-татарского ига на Руси» (Л.В. Левшун)^[118].

Постигшие Русь испытания, считает Серапион, - это кара Божия за грехи: «Ныне землею трясеть и колеблеть, беззаконья грехи многия от земли отрясти хошеть, яко лествие от древа».

«Поэтому не кончается злое мучение наше: зависть умножилась, и вражда поборола нас, тщеславие мутит разум наш, ненависть к ближним вселилась в сердца наши, ненасытная жадность поработила нас - не дает Богу пощадить нас, не дает нам быть милостивыми к сиротам, не дает познать естество человеческое. И как звери алчут насытить свою плоть, так и мы жаждем и стремимся, как всех погубить, а горькое, кровью облитое их имущество к своему присоединить. Звери, поев, насыщаются, мы же насытится не можем, получив одно - другого желаем» (современный перевод)^[119].

Поучения Серапиона стали памятниками учительного красноречия Древней Руси и были включены составителями в состав сборников «Из- марагд», «Златоуст».

Здесь надо сказать о роли назидательного чтения в Древней Руси. С этой целью составляются специальные антологии - сборники нравоучительного характера. Одни из них содержали толкования Священного Писания и сочинений «отцов церкви» («Златая цепь»), другие - «слова» и поучения на темы христианской морали («Златоуст»). Рассмотрим популярные древнерусские антологии назидательного чтения - «Мелиссу» и «Измагард».

«Мелисса» (по-русски «Пчела») - византийский сборник, пользовавшийся на Руси большой популярностью. Был переведен в Киевской Руси не позднее ХИ-ХШ вв.^[120] Вот одно из избранных изречений из «Пчелы», относящихся к книге: «Свет дневной есть слово книжное, его же лишився, безумный, аки во тьме ходит и погибнет вовек»^[121].

«Измарагд», то есть «изумруд», «драгоценный камень», — «книга жизни» (А.М. Панченко) для человека Древней Руси. Этот сборник статей- поучений начинается со слов римского папы Григория Великого о пользе чтения: «Живя в мятущемся мире, не следует забывать той истины, что от чтения книг польза велика, а пребывать в неведении, не слыша учения, есть великое зло и погибель душе»^[122]. Чтение книг - начало всех добрых дел, частое чтение книг укажет человеку путь Спасения. «Читающий книги, согласно «Измарагду», «обновляется, и просвещается, и спасается, и становится причастным вечной истине»^[123]. «Измарагд» оказал большое влияние на создание «Домостроя».

На базе сборников афоризмов создается «Домострой» (XVI в.) - уникальный памятник древнерусской книжности. Полное название «Домостроя» - «Книга, глаголемая Домострой, имеет в себе вещи зело полезны, поучение и наказание всякому православному христианину, мужу и жене, и чадом, и рабом, и рабыням». «Домострой» завершает собой тот вид назидательных произведений русской средневековой литературы, который был начат в XI в. «Изборником» князя Святослава 1076 г.», - писал Н.В. Водовозов^[124].

Современный исследователь В.В. Колесов отмечает: «Композиция «Домостроя» проста, как молитва «Отче наш», которую знаю все: «Отце наш, иже еси на небесех» - вот содержание первой части, «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» - вторая, «И остави нам долги наша» (и до конца) - третья.

Если еще короче символически определить содержание «Домостроя», это старинная формула «вера - надежда - любовь» и как бы вместе - мать их Софья, премудрость Божья и житейская»^[125].

Главная идея «Домостроя» — это идея нравственного самосовершенствования человека, выполнения им норм Священного Писания.

М.М. Панфилов считает: «Допетровская книжность общенародная, поскольку не имеет различий по социально-сословным признакам»^[126]. В этом есть своя правда: правила «Домостроя» были обязательными для соблюдения как крестьянством, так и высшими сословиями. «Домострой» стал универсальной книгой для наших предков, он учил, «како веровати», «како царя чтити», «како жити с женами и с детьми и с домочадцами», нормировал домашнюю жизнь и хозяйство^[127].

Поскольку естественными центрами книжности на Руси были монастыри и храмы, закономерно, что монастырские библиотеки стали своеобразными духовными академиями, центрами древнерусского просвещения. Самым богатым собранием рукописей обладала Киево-Печерская лавра^[128].

В монастырских библиотеках хранились как религиозные, так и светские книги. Достаточно напомнить, что рукопись «Слова о полку Игореве» собиратель древнерусских древностей Алексей Иванович Мусин-Пушкин (1744-1817) нашел в Спасо-Ярославском монастыре (конец XVIII в.).

В монастырях имелись специальные книжные кельи для переписки книг. Книги жертвовали обителям благочестивые люди, высокие духовные особы, великие князья, нередко сами монахи менялись книгами, которых у них имелось «вдвое или втрое»^[129]. Например, церковный подвижник Нил Сорский (1433-1508) в своем завещании заботился о судьбе книг, просил передать их в Кириллов монастырь^[130].

Наиболее устойчивый состав библиотек Древней Руси сформировался к концу XV в.^[131] Например, Иосифо-Волоколамский монастырь, основанный в 1479 г. Иосифом Волоцким, к 1545 г. имел книжное собрание, насчитывающее 755 книг^[132].

Н.Н. Розов называет культурные центры, где к XV в. сосредоточились самые активные читатели: Кирилло-Белозерский, Троице-Сергиев, Иосифо-Волоколамский и Соловецкий монастыри^[133]. Известно, что при преподобном Сергии Радонежском в библиотеке Троице-Сергиева монастыря находилось 50 книг (в 1641 г. их было уже 742)^[134].

В составе монастырских библиотек можно выделить три раздела: литургические книги, книги для коллективного обязательного чтения, книги келейные, предназначенные для личного чтения (светские произведения), а также рукописные материалы служебного характера (сборники деловых документов, историко-экономический материал)^[135].

Дореволюционный историк Николай Иванович Костомаров (1817-1885) описал упадок книжности и грамотности в Московской Руси конца XIV - начала XV вв.: «На Руси был недостаток как в людях, так и в книгах. Глубокое невежество тяготило русский ум уже много веков. Остатки прежней литературы, которыми могли руководствоваться книжники и грамотеи, пострадали от невежественных переписчиков, от умышленных исказителей, а иногда переводы сами по себе носили признаки неправильности. Многое важное не находилось в распоряжении у благочестивых книжников на славянском языке: оно оставалось только на греческом, для них недоступном. Уже они чувствовали, что одной обрядности мало для благочестия и благоустройства церкви; нужно было учение, но где взять ученых? Не на Западе же было искать их: Запад давно разошелся с христианским Востоком. Русь могла только пытаться идти по своей давней стезе, протоптанной Св. Владимиром и его потомками, - обратиться к Греции, которая, лишившись самобытности, была почти в таком же состоянии невежества, как и Русь, с той разницей, что греки, при всей неприязни к Западу, ездили туда учиться, а потому между ними можно было найти ученых людей, которых на Руси напрасно было искать»^[136].

Современный исследователь А.В. Соколов также с грустью констатирует: «В XV в. грамотность на Руси сохранилась лишь в среде немногочисленных монахов-книжников, а среди белого духовенства неграмотных священников, служивших «по памяти», было большинство. Бояре же позабыли «про всякую книжность и про всякие книги, давно переставшие считаться боярским делом» (Е.Е. Голубинский, историк церкви)»^[137].

В этих условиях по «совету книжников» московский князь Василий III Иванович (1479-1533) пригласил в Россию с Афона «для разбора греческих книг в своей библиотеке» (Н.И. Костомаров) Максима Грека. Это человек удивительной судьбы. Настоящие имя и фамилия Максима Грека (ок. 1475-1556) - Михаил Триволис. Итальянец по рождению, он перешел из католичества в православие. В 1518 году монах из афонского монастыря Максим по приглашению московского князя приехал в Россию. Здесь он участвовал в исправлении церковных книг. Всего афонский монах перевел свыше 200 сочинений древних авторов. В частности, М. Греку поручили перевести Толковую Псалтырь. Он переводил текст с греческого на латинский язык, а его помощники, московские «толмачи» - на русский язык.

Основному тексту Толковой Псалтыри М. Грек предпослал Предисловие - шаг необычный не только потому, что это было не принято, но и по содержанию и характеру Предисловия. Грек предложил что-то вроде трактата о правилах перевода иноязычных текстов и путях преодоления языковых трудностей. Пожалуй, это первое подобное произведение русской мысли. Историк литературы А.И. Пыпин писал, что «едва ли не в первый раз в русской письменности перевод обновлен был сознательными критическими приемами». Максим разделяет всех толкователей текстов на аналогических, аллегорических, иносказательных и буквалистов. О себе он говорит как о стороннике содержательного постижения духа оригинала, полагая, что только так можно сохранить богатство и стиль оригинала^[138].

Толковую Псалтырь современники называли «сосудом духовного меда», «раем масленым»^[139]. М. Грек считал нужным не только сличать исправляемый им текст с греческим оригиналом, но и проявлял критическое к нему отношение. Для русских людей, почитавших книгу как икону, такое новаторство было кощунством. Максима обвинили в том, что он приказывал переписчикам «иное зачернить, а иное загладить» (то есть зачернить или стереть) в рукописях священных книг и сам делал то же даже в Евангелии, объясняя это тем, что «того в греческих книгах нет»: «И владыка Досифей спросил Максима: Книги наши з греческих же книг перевожены и писаны, и ты их чернил и гладил, а сказываешь, что книги наши зде на Руси не прямы, и где в наших книгах было написано «бесстрастно божество», и ты то загладил, а вместо того написал «нестрашно божество»^[140]. Афонский монах был осужден церковным судом в Москве как несущий «пагубныя ереси». Один из пунктов обвинения состоял в том, что Максим одно из прошедших времен (аорист) заменил другим прошедшим временем (перфектом). Вину Максима видели в том, что при таком выборе глагольных времен он говорил о Христе как о преходящем, временном, а не как о вечном.

Н.Н. Розов как самую существенную черту философии книги XV в. называет следующее: «Русские книжники отбирали и стремились распространить преимущественно те сочинения, которые были созвучны духу времени - всенародному патриотическому подъему, которым сопровождалось создание единого и могучего Московского государства. Ему содействовало и праздничное, небывало разнообразное художественное оформление русской книги XV в.»^[141]. Занимались оформлением книг такие мастера, как Феофан Грек (ок. 1340 - после 1405), Андрей Рублев (ок. 1370-1430), Феодосий Изограф (ок. 1470 - нач. XVI в.). Ф. Грек назван летописцем «книги изографом нарочитым»^[142]. А. Рублев расписывал Напрестольное рукописное Евангелие (апракос). Феодосий Изограф - книгописец и иконописец - стал первым отечественным гравером.

В 1480-е годы создана так называемая Буслаевская Псалтырь (названа по имени своего первого исследователя - филолога Ф.И. Буслаева). Рукопись исключительная с точки зрения оформления: ни в одном из последующих произведений нет такого блеска фантазии, изощренности орнамента и затейливости письма. Как отмечает современный искусствовед Г.В. Попов, Буслаевская Псалтырь стала «переломным памятником в развитии декора московских рукописей»^[143].

Легендарным текстом XV в. стало «Сказание о князьях владимирских Великой Руси»^[144]. В нем делается попытка связать историю Московского царства с всемирной историей. Родословная московских князей автором «Сказания» ведется от римского императора Августа. Показательно, что родословная великих князей литовских всячески принижается: ее родоначальник «некий князек», что бежал из плена, и т.д.

По мнению историка А.Н. Боханова, созданный книжниками в «Сказании о князьях владимирских Великой Руси» миф о «царском родословии» «принадлежит к кругу представлений созидательного характера»^[145]. Прославляя московских князей как «сродников» римских императоров и законных преемников киевских князей, книжники способствовали консолидации и укреплению Русского государства.

Первым мысли московских книжников объединил в единую систему старец Филофей (1465-1542). Им выдвинута идея Богоизбранности Московского царства: «что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же бывать» (современный перевод).^[146] В истории нет ничего случайного. Во всем просматривается промысел Божий. Учение Филофея стало «основанием русского понимания жизни» (В.А. Шаров)^[147].

Как отмечает Г.В. Попов в своем фундаментальном исследовании о рукописной книге Москвы, со второй половины XV столетия ощущается западноевропейское влияние в книжной культуре московских памятников. Например, «обычным для того времени становится изображение автора с вдохновляющей его музой (Софией, Премудростью Божией) и рекой как символом знания»^[148]. Проникновение античных и возрожденческих мотивов в интеллектуальную среду московских книжников можно трактовать как стремление к новому осмыслению жизни, расширению книжной традиции.

Книга - постоянный участник идеологических дискуссий в русской культуре, поскольку она оружие христианина: «Бог святыми книгами открыл людям все соблазны коварного дьявола, чтобы не прельстил тот боящихся Бога»^[149]. «Против сетей дьявола - святые книги», - наставляла древнерусская мудрость. Читателей конца XIV - начала XV вв. волновала мысль о приближающемся конце света, поскольку к 1490 г. истекла седьмая тысяча лет от сотворения мира. Русские книжники знали о «шести днях творения» и седьмом, когда Господь почил «от всех дел своих». В Соловецкой пасхалии, доведенной до 7000 года (1492 г. по современному летоисчислению), сказано: «Зде страх! Зде скорбь! Аки в распятии Христове сей круг бысть, сие лето и на конце явися, в нем же чаем и всемирное твое пришествие»^[150]. В «Киприановом часослове» также читаем: «А лета, и время, и дни кончаются, а Страшный суд готовится». В этой обстановке возникла так назваемая ересь жидовствующих. Ее центр находился в Новгороде. «Жидовствующие» были людьми книжными, сильной стороной их учения была опора на авторитетные тексты. Современный исследователь М.И. Зарезин так передает обстановку в русском обществе конца XIV - начала XV вв.: «Одних страх и смятение укрепляли в вере, других подвигали к отрицанию устоев, разрушению всего того, чему поклонялись прежде. И вот в этой тревожной предгрозовой атмосфере душевной смуты, размывания моральных критериев появились ученые люди, которые с помощью мудреных книг ни много ни мало отодвинули на пару тысячелетий конец света»^[151]. М.И. Зарезин полагает, что главной «мудреной книгой» еретиков был курс практической астрономии «Шестокрыл». Название происходит от шести лунных таблиц. «Ересть» «Шестокрыла» состояла в том, что в нем была принята иудейсая эра от Сотворения мира, а не визатий- ская, разница между которой составляла 1748 лет. Именно на этот срок «жидовствующие» отодвигали конец света. Р. Пиккио называет популярные среди еретиков трактаты по астрономии «Мартолой» и «Звездочетец», «Логику» (создана под влиянием иудейского философа М. Маймонида), «Альманах», политический трактат «Аристотелевы врата, или Тайная тайных», «Лунник» и также «Шестокрыл»^[152]. Очевидно, что сила «еретиков» была в их начитанности, умении аргументировать свои мысли доводами из книг, которых большинство не читало. Борцом с ерестью выступил архиепископ Новгородский Геннадий (Гонзов) (1484-1504). Вокруг него образовался интеллектуальный книжный Геннадиевский кружок: переводчики Дмитрий Герасимов и Влас Игнатов (Игнатьев), чех или хорват Вениамин, немец Николай Булев, греки Юрий и Дмитрий Траханиоты.

Их стараниями в 1499 г. переведен первый библейский кодекс на Руси (Геннадиевская Библия). Здесь впервые было употреблено незнакомое для русских людей слово «библиотека» (с пояснением на полях книги «книжный дом»).

Параллельно с собиранием русских земель шло «собирание областной литературы в единую московскую» (И.П. Еремин)^[153]. С этой целью составлялись литературные сборники. Самый известный из них - «Великие Четьи- Минеи» - «полный свод всей древнерусской церковной проповеднической и житийной литературы» (И.П. Еремин).

«После Библии «Четьи-Минеи» для народа самая уважаемая и полезная в отношении нравственного образования книга» (В.О. Ключевский)^[154]. «Четьи-Минеи» («чтения ежемесячные») - сборники житий святых, составленные по месяцам.

Поэтому мудрый Макарий, митрополит Московский и всея Руси (1542-1563), понимая идейно-нравственное значение книжности для подготовки общества к исполнению высокой цели собирания русских земель, выступил как создатель и редактор многих «великих» по объему книжных сводов, признанных впоследствии своеобразными энциклопедиями XVI в.^[155] 12-томные «Четьи-Минеи» были предназначены для чтения, а не для богослужения: по одному тому на каждый месяц. «Великие Четьи-Минеи» - это собрание «всех святых книг, которые в Русской земле обретаются»^[156]. Первое руководство чтением, представлявшее свод произведений церковно-повествовательного и духовно-учительного характера: сочинения Иоанна Златоуста и других «отцов церкви», русских церковных писателей (Феодосия Печерского, Кирилла Туровского), посланий митрополитов и пр. В «Четьи-Минеи» вошел популярный на Руси сборник «Пчела». Кроме того, сюда были включены и «Хожение игумена митрополита Даниила», и «Повесть о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия, и др. сочинения не только религиозного, но и светского характера. «Великие Четьи-Минеи», составленные коллективом книжников под руководством митрополита Макария, стали литературной энциклопедией XVI в., включавшей все известные средневековому читателю книги.

Также по инициативе митрополита Макария в 1563 г. создана «Книга степенная царского родословия». В ней доказывается законность политических прав московских государей. В «Степенной книге» события русской истории разбиты на 17 степеней, в центре каждой степени - биография правителя, многие из которых идеализированы, приближены к житиям святых.

«Книга степенная царского родословия», по словам Д.С. Лихачева, «грандиозная портретная галерея деятелей русской истории», густо насыщенная «краткими характеристиками действующих лиц»^[157].

Монастырские книжники, по словам В.А. Шарова, «поставили русскую историю в центр мира»^[158].

Для царской библиотеки Ивана IV Грозного был составлен «Лицевой летописный свод». События охватывают отрезок времени «от сотворения мира» до 1567 г. «Лицевой летописный свод» состоял из 10 томов с тысячами миниатюр. Миниатюры свода свидетельствуют о высоком уровне искусства русской книжной иллюстрации в XVI в. Видимо, среди художников, рисовавших миниатюры, существовало четкое распределение труда, что позволило им в сжатые сроки выполнить колоссальный объем работ по иллюстрированию многотомного свода.

Иван IV Грозный (1530-1584) любил и ценил книгу, понимал ее общественно-политическое значение. Историк церкви митрополит Макарий (Булгаков) (1816-1882) писал: «Царь Грозный, судя по его сочинениям, не менее других книжников своего времени был начитан в слове Божием, и писаниях отеческих, особенно аскетических, и в житиях святых»^[159]. Анализ литературного наследия Ивана IV показывает, что он свободно владел библейским материалом, часто приводил различные примеры из истории ветхозаветных воинов, пророков и царей.

Решение царя Ивана Грозного учредить государственную типографию в Москве - «закономерный результат политики централизации, усиленно проводимой им во всех областях политической, экономической и культурной жизни Руси»^[160]. Есть мнение, что ввести книгопечатание как действенную меру против «порчи» книг посоветовал царю Максим Грек^[161]. Конечно, не стоит сбрасывать со счетом и личностный фактор. Сам Иван IV «был начитаннейший москвич XVI века» (В.О. Ключевский)^[162].

Как мы уже говорили, в Древней Руси «Апостол» - это часть Нового Завета, богослужебная книга. Она включала деяния апостолов, написанные евангелистом Лукой, собрания апостольских посланий и др. Тексту «Апостола» И. Федорова предпослан гравированный на дереве фронтиспис - изображение апостола Луки. 48 заставок этой книги, отпечатанных с 20 досок, восходят к орнаментальному убранству древнерусской рукописной книги^[163].

В 1564-1565 годах Иван Федоров (1520-1583) совместно с Петром Мстиславцем (ум. 1579) печатали первые русские книги. Перед первопечатниками была поставлена вполне конкретная задача: унификация богослужебных текстов, «дабы впредь святые книги изложилися праведне»^[11]. Затем И. Федоров и П. Мстиславец перебрались в Литву. Исследователь А.И. Некрасов писал: «Сам Иван Федоров был, несомненно, вдохновенным артистом своего дела, понимавшим его значение и делившимся с читателями своими горестями и впечатлениями в послесловиях своих изданий. Трогателен его рассказ в послесловии Львовского Апостола 1573— 1577 гг. о том, как он на предложение Ходкевича прекратить типографское дело в Заблудове и заняться земледелием ответил ему отказом, не принял предлагавшегося ему поместья, заметив, что предпочитает сеять духовные семена, и ушел искать удачи в другом месте. Вся жизнь Ивана Федорова - подвиг просвещения»^[165]. Во Львове И. Федоров организовал собственную типографию, где издавал украинские книги.

Организация книгопечатания на Руси поставила вопрос установления единообразия правильности церковно-богослужебных текстов. Широкомасштабная деятельность Русской церкви по редактированию текстов Священного Писания и богослужебных книг XVII в. - книжная справа - связана с деятельностью патриарха Никона.

Известно, что Никон (мирское имя Никиита Миинин (Минов), 1605-1681) еще в юности «прилежно занялся чтением священных книг»^[166]. Книжность Никона открыла ему путь к блестящей карьере: сельский священник, архимандрит Новоспасского монастыря в Москве, митрополит Новгородский, патриарх Московский и всея Руси.

Во время своего патриаршества (1652-1658) Никон решил устранить расхождения между обрядовой практикой в русском и греческом православном богослужении. К архиереям он обратился со словами: «Надлежит нам исправить как можно лучше все нововведения в церковных чинах, расходящиеся с древними словянскими книгами»^[167].

Русские книги были объявлены «новинами», подлежащими «исправлению». Для «исправления» (редактирования) книг в Москву были приглашены ученые монахи, знавшие греческий язык. В 1653-1656 годах под их руководством справщики Печатного двора проводили исправления древних рукописных книг. В результате некоторые молитвы стали короче, другие - полнее, появились новые слова и выражения, написание имени Христа Иисус (вместо прежнего Исус) и др.

Книжная справа Никона и церковная реформа в целом вызвали резкое неприятие у старообрядцев (официальная церковь их будет называть раскольниками). Их идеологом выступил протопоп Аввакум (1620-1682). Именно тогда апология спора в древнерусской «состязательной культуре» (А.М. Панченко) достигла наивысшей точки. Церковный раскол породил массу сочинений, книг, «грамоток», обличающих «никоновскую ересь» (в первую очередь, послания Аввакума), с одной стороны, и ответные литературные сочинения сторонников реформ (например, произведения С. Полоцкого) - с другой.

Полемические сочинения старообрядцев стали формами агитационной борьбы. Это декларации, написанные ко многим читателям, «ко всем ищущим живота вечного», «братии во всем лице земном». Аввакум наставлял «стадо верных», «корабль Христов».

«Книга толкований» Аввакума имеет авторский заголовок: «Совет мужа грешна хотящим спастися»^[168]. Используя древнейший богословский жанр изъяснений основ Священного Писания, Аввакум в своей «Книге толкований» вступил в полемику с никонианами. Например, здесь возникли сатирические образы «толстобрюхих» никониан^[169]. Телесная тучность мешает этим грешникам обрести Царство Божие. «Бог вас благословит всех чтущих и послушающих», - этот оборот речи постоянно повторяется в посланиях Аввакума. Чтение истинных (старообрядческих) книг спасает праведников.

Аввакум в одном из своих посланий написал: «Всем верующим, видевшим нас и не видевшим лица нашего, от мала до велика, мужем и женам, юношам и девам, старцам со младенцы, рабом и свободным, богатым и нищим, славным и неславным, всякому возрасту и всякому человеку»^[170]. Это невиданный демократизм для феодального государства! В своем главном произведении - собственном «Житии» (1672-1675) - Аввакум призывал своих сторонников держаться «старой веры». Он вновь обращался к «чтущим и слышащим», то есть слушателям и читателям: «Не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русский природный язык... не брегу о красноречии и не унижаю своего языка русскаго»^[171]. Заботясь о простом читателе, не ученом, не книжнике, Аввакум использовал в своем творчестве просторечные, обиходные слова. Каждое его слово эмоционально и искренно.

«Да еще молю у вас, светы мои, чтите вы слово Божие почасту», - писал протопоп Аввакум заключенным в темницу своим последователям. «Чтите» - это не только читайте, но и почитайте, соблюдайте, держитесь, не отступайте от своих принципов. Академик А.М. Панченко в связи с этим отмечал: «Читать «почасту» не равно зубрежке. Это не интеллектуальный акт. Это нравственная обязанность и одновременно нравственная заслуга»^[16].

Также и верная последовательница Аввакума Е.П. Урусова обращалась перед смертью к двум своим дочерям и сыну: «Охъ, светы, молю у васъ: поживите въ любви межу себя и берегитя брата, светы мои, отъто всего, да чтите, светы мои, слово Божие»^[173].

И сам Аввакум, и его последователи (боярыня Морозова, Е.П. Урусова, другие сторонники «старой веры») жизнью заплатили за свои убеждения. Как возможно, что эти люди принимали смерть «за единый аз»: например, они отстаивали написание Исус Христос (в современном варианте - Иисус)? Несомненно, дело в высоком авторитете книги для древнерусского человека. «Справщики» редактировали текст не по справочникам (орфографическим, грамматическим, лексическим и др.), как это делают современные издатели, а по уважаемым, «чтимым» книгам. Следовательно, они не могли представить себе, что старая книга, освященная многовековым авторитетом, может ошибаться. Аввакум наставлял своих соратников: «Как напечатано, так и творит (так в тексте. - Прим, авт.) подобает. Не прелагаем пределы, иже отцы положиши»^[174]. Именно старообрядцы, «ревнители древлего православия», сохранили в своей среде традиционное книжное чтение допетровской Руси: «Пчела», «Измарагд», «Златоуст», «Четьи-Минеи» и другие сборники.

В 1654 году произошло воссоединение России и Украины. В Москву приехали украинские и белорусские культурные деятели, книжники. Один из них - Лазарь Баранович (1616-1693), предполагаемый автор «Синопсиса, или Краткого собрания от разных летописцев о начале славяно-российского народа» (1674)^[175]. «Синопсис» стал первой печатной книгой по русской истории, доступной и интересной читателям всех возрастов. С греческого слово «синопсис» переводится как «обозрение», «суммарное изложение взглядов по какому-либо вопросу». Центральное место в нем занимала актуальная для XVII в. тема единения русского и украинского народов. Показателем огромной популярности книги является то, что

«Синопсис» переиздавался еще два раза в 1678 г. и 1680 г. «Синопсис» стал книгой для семейного чтения. Сюда были добавлены главы по русской истории (например, «Сказание о Мамаевом побоище). «Синопсис» - книга- долгожитель в русской истории. Ее последнее издание было осуществлено в 1836 г. Критик В.В. Розанов писал об этой книге: «В ней нет сухих, фактов, а есть живой рассказ о печальных и славных событиях нашего прошлого»^[176]. В 1913 году началась подготовка к новому переизданию «Синопсиса», но Первая мировая война помешала этим планам^[177].

Другой известной личностью, приехавшей в Россию из-за границы, был монах Симеон Полоцкий (1629-1680), белорус по национальности.

Современный исследователь Д.М. Володихин пишет: «Алексей Михайлович доверял Симеону Полоцкому и относился к нему весьма уважительно. Книжнику позволили вести занятия в небольшой «латинской» школе. Кроме того, он был назначен воспитателем и духовным наставником царских детей»^[178].

Все его творчество проникнуто просветительскими идеями. Свою задачу Симеон Полоцкий видел в воспитании «совершенного человека», ориентированного на ценности культуры: чтение книг, их понимание и толкование.

В отличие от старообрядцев, с которыми Симеон Полоцкий вступал в прения, он понимал мудрость как способность доказать свою правоту, что напрямую связано с образованностью человека^[179]. Причиной церковного раскола в России он считал невежество. Написанная им книга «Жезл правления» (1667) стала главным сочинением, обличавшим старообрядческую идеологию. В нем раскольники постоянно фигурировали как «безумные люди», и учение их «безумное»^[180]. Безумие для Симеона Полоцкого синоним невежества, неучености. К царю он обращался с призывом: «Положи отныне в сердце своем начать создавать училища как греческие, так и славянские и иные, ученых милостями, благодеяниями умножать, учителей умелых привлекать» (современный перевод)^[181].

Чтобы победить «безумие», он призывал русских людей обращаться к книгам, изучать их, заводить библиотеки. Чтение для С. Полоцкого - это «ума врачевство»^[182].

«Слово воспринималось как инструмент преобразования мира, как средство создания новой европейской культуры. Поэтому просветительские планы Симеона Полоцкого были прежде всего планами гуманистическими»^[183].

В 1678 году С. Полоцкий основал в Кремле Верхнюю типографию. Она была независима от Печатного двора и от ведения патриарха Московского и всея Руси. Формально главой типографии был сам царь.

За свое недолгое существование (1679-1683) Верхняя типография С. Полоцкого издала шесть книг:

• 1) «Букварь языка славенска»;
• 2) «Тестамент царя греческого Василия своему сыну Льву Философу»;
• 3) «Псалтырь рифмованная»;
• 4) «История о Варлааме и Иосафе»;
• 5) «Обед душевный»;
• 6) «Вечеря душевная».

Все эти книги были предназначены для домашнего чтения. Образцом для стихотворного переложения Псалтыри С. Полоцкого («Псалтырь рифмованная») послужила «Псалтырь» польского поэта Яна Кохановского.

В сборнике «Вертоград многоцветный» С. Полоцкий создал стихотворную энциклопедию как свод знаний о жизни. Его повествование охватывает вопросы мироздания, вероучения, догматики, морали. В предисловии «Ко благочестивому читателю» в «Вертограде многоцветном» Симеон Полоцкий так говорит о назидательном характере своей книги: «Обрящет зде юный укротителная стремлений страстей си и угасителная пламеней ярости и похоти, отемлющая непщевание о многолетствии, показующая прелести сего мира и от Бога удаляющая. Обрящет старый утверждающая немощь его ко подвигом духовным и наставляющая ко памяти краткости века и поминанию близ сущыя смерти и прочих последних. Обрящет зде благородный и богатый врачевства недугом своим: гордости смирение, сребролюбию бла- горасточение, скупости подаяние, велехвалству смиренномудрие. Обрящет худородный и нищий своим недругом целебная: роптанию терпение, татбе трудолюбие, зависти тленных презрение. Обрящет неправду творящий врачебное недругу си былие: правды творение; гневливец - кротость и прощение удобное; ленивец - бодрость; глупец - мудрость; невежда - разум; усумля- ющийся в вере - утвержение; отчаянник - надежду; ненавистник - любовь; продерзивый - страх; сквернословец - языка обуздание; блудник - чистоту и плоти умерщвление; пияница - воздержание. И всякими-инеми недуги одержимии обрящут по своей нужде полезная былия и цветы»^[184].

Букварь 1679 г. С. Полоцкого был подготовлен к семилетию юного царевича Петра Алексеевича (будущего Петра Великого). В нем С. Полоцкий произнес настоящий гимн чтению, уподобляя книгу «зерцалу души» и самого человека:

Яко зерцало являет,

Каково лице его пребывает...

Подобно книге елма ся читают,

Лице совести светло проявляют¹.

Слово для С. Полоцкого - это главный элемент культуры. Поэт в его представлении есть «второй Бог»: подобно тому, как Создатель словом строит мир, поэт словом извлекает из небытия людей, события, мысли. С. Полоцкий представляет мир в виде книги, а элементы мира - как части книги, ее листы, строки, слова, литеры:

Мир сей украшенный книга есть велика,

Еже словом написа всяческих владыка.

Пять листов препростанных в ней ся обретают,

Яже чюдна писмена в себе заключают.

Первый же лист есть небо, на нем же светила,

Яко писмена, божия крепость положила.

Второй лист огнь стихийный под небом высоко,

В нем яко писание, силу да зрит око.

Третий лист преширокий аер (воздух. - Прим, авт.) мощно звати, на нем дождь, снег, облаки и птицы читати².

Четвертый лист - это «сонм водный», а пятый - земля «с древесы, с травами», с растениями, с животными.

К только вступившему на престол царю Федору Алексеевичу С. Полоцкий обращался с наказом:

Книги историй возлюби читати,

В них бо мощно, что бе в мире знати.

И по примеру свой правити,

Дабы спасено и преславно жити.

Само чтение многи умудряет,

Яко б освещу в тме возжигает^{[185] [186]}.

Новаторство Симеона Полоцкого состояло и в синтезе старого, традиционного московского и нового, западноевропейского типов книг. Для оформления изданий им были привлечены представители других видов искусств: иконописец Симон Ушаков (1626-1686), гравер Афанасий Трухменский^[187].

В черновом заключении «Гусли доброгласной» С. Полоцкий предрекает успехи России:

...Убо подобает,

Да и России славу разширяет Не мечем токмо, но и скоротечным типом, чрез книги сущим, многовечным...^[188]

В 1694 году вышел «Лицевой букварь». Его подготовил к изданию Карион Истомин (1641-1717). Он был иеромонахом Чудова монастыря в Москве, а также справщиком (а с 1698 г. - начальником) Московского печатного двора. «Лицевой букварь» помогает понять мир русского человека XVII в., увидеть его быт и представления об окружающем. Издание богато оформлено Леонтием Буниным (конец XVII - нач. XVIII вв.), одним из лучших русских граверов. Затем Карионом Истомином создан «Букварь языка славенска», за которым закрепилось в литературе название «Большой букварь». Кроме букварей К. Истомин - автор «Слова о житии преподобного Афанасия Высоцкого», панегириков (например, в честь царевны Софьи Алексеевны).

Итак, подводя итоги данной главы, отметим, что основу русской книжной культуры составила ее логоцентричность, ее ориентация на словесность как способ самовыражения национальной элиты. Книга в Древней Руси была окружена глубочайшим уважением и почитанием. Древнерусский книжник (писатель, оратор) ощущал себя наставником, обязанным научить своих читателей (слушателей) различать Добро и Зло. Для древнерусского человека идеальной книгой была Псалтырь, игравшая роль энциклопедии человеческого бытия. Книги - постоянные участники идеологических дискуссий в русской культуре. Самой известной из них стал спор старообрядцев и никониан по поводу редактирования церковных книг. Знаковыми для русской культуры стали читающие люди: Ярослав Мудрый, Евфросинья Полоцкая, Владимир Мономах, Даниил Заточник, Максим Грек, митрополит Макарий, Иван Грозный, Иван Федоров, протопоп Аввакум, Симеон Полоцкий.

• [1] Крутова М.С. Книга глаголемая. Семантика, структура и варьирование названийрусских рукописных книг XI-XIX вв. - М., 2010. - С. 136.
• [2] Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. - М., 1971. - С. 9.
• [3] Житие Феодосия Печерского // Древнерусские предания. X-XVI вв. - М., 1982. - С. 55.
• [4] Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. - М., 1971. - С. 10.
• [5] Житие Авраамия Смоленского // Древнерусские предания. X-XVI вв. - М., 1982. -С. 96; Сказание о Леонтии Ростовском // Древнерусские предания. X-XVI вв. -М„ 1982. - С. 122.
• [6] Панченко А.М., О русской истории и культуре. - СПб., 2000. - С. 211.
• [7] Из «Повести временных лет» // Златоструй. Древняя Русь. Х-ХШ вв. - М., 1990. - С. 61.
• [8] Ломоносов М.В. О нынешнем состоянии словесных наук в России // Ломоносов М.В. Избранная проза. - М., 1980. - С. 394.
• [9] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 143.
• [10] ЧекуноваА.Е. Русское кириллическое письмо XI-XVIII вв.: учеб, пособие. - М., 2010.
• [11] Русский язык: энциклопедия / под ред. Ю.Н. Караулова. - М., 1997. - С. 615.
• [12] Сперанский М.Н. История древней русской литературы. - СПб., 2002. - С. 170.
• [13] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 32.
• [14] Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. В 5 кн. Кн. 4. - СПб., 2011. - С. 87.
• [15] Словарь древнерусского языка. XI-XIV вв. В 10 т. Т. 4. - М., 1991. - С. 352-358.
• [16] Панченко А.М., О русской истории и культуре. - СПб., 2000. - С. 219.
• [17] Лихачева ВД., Лихачев Д.С. Художественное наследие Древней Руси и современность. - Л., 1971. - С. 65.
• [18] Левочкин И.В. Очерки по истории русской рукописной книги XI-XVI вв. - М.,2009. - С. 6.
• [19] Кашин Н.П. Значение книги в Древней Руси (Древнерусская рукописная книга) // Книга в России. В 2 ч. Ч. 1. - М., 2008. - С. 31.
• [20] Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. В 5 кн. Кн. 4. - СПб., 2011. - С. 233.
• [21] Лихачева ВД., Лихачев Д.С. Художественное наследие Древней Руси и современность. - Л., 1971. - С. 65.
• [22] Антология педагогической мысли Древней Руси и Русского государства XIV-XVII вв. - М„ 1985. - С. 134.
• [23] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 134.
• [24] Крутова М.С. Книга глаголемая. Семантика, структура и варьирование названийрусских рукописных книг XI-XIX вв. - М., 2010.
• [25] Левочкип И.В. Очерки по истории русской рукописной книги XI-XVI вв. - М.,2009. - С. 23.
• [26] Панфилов М.М., Философия книжности в мировоззрении славянофилов. - М., 2004.
• [27] Славянская энциклопедия. В 2 т. Т. 2. - М., 2005. - С. 106.
• [28] Лихачева ВД., Лихачев Д.С. Художественное наследие Древней Руси и современность. - Л., 1971. - С. 42.
• [29] Мальгин А.С. Гимн книге. Энциклопедия юношеству. - М., 2009. - С. 78.
• [30] Мальгин А.С. Гимн книге. Энциклопедия юношеству. - М., 2009. - С. 78-79.
• [31] Сперанский М.Н. История древней русской литературы. - СПб., 2002. - С. 211.
• [32] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 134.
• [33] Пуцко В.Г. Эмальерный стиль в художественном оформлении киевских рукописейXI в. // Книжные центры Древней Руси XI-XVI вв. Разные аспекты исследования. -СПб., 1991.
• [34] Розов Н.Н. Русские библиотеки XV в. и их читатели // Русские библиотеки и ихчитатели. - Л., 1983. - С. 53.
• [35] Замалеев А.Ф. Философская мысль в средневековой Руси. XI-XVI вв. - Л.,1987.-С. 118-119.
• [36] Розов Н.М., Книга Древней Руси XI-XIV вв. - М., 1977. - С. 73.
• [37] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 123-124.
• [38] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 130.
• [39] Библиотечная энциклопедия. - М., 2007. - С. 373.
• [40] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 133.
• [41] Сапунов Б.В. Книга в России в XI-XIII вв. - Л., 1978. - С. 109.
• [42] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 129.
• [43] Слово некоего старца о чтении книг // Мудрое слово Древней Руси. XI-XVII вв.: сборник. - М., 1989. - С. 45.
• [44] Лихачев Д.С. Великое наследие. - М., 1979. - С. 45.
• [45] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 33.
• [46] Ключевский В.О. Об интеллигенции // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. - М., 1983. - С. 301.
• [47] Соколов А.В. Поколения русской интеллигенции. - СПб., 2009. - С. 154.
• [48] ЗамалеевА.Ф. Философская мысль в средневековой Руси. XI-XVI вв. - Л., 1987. -С. 109.
• [49] Подробнее см.: Руднев В.Н. Риторика. Деловое общение : учеб, пособие. - М.,2014. - С. 104-105,176.
• [50] Розов Н.М., Книга Древней Руси XI-XIV вв. - М., 1977. - С. 37.
• [51] Христианство : энциклопедический словарь. В 2 т. Т. 1. - М., 1993. - С. 601.
• [52] Водовозов Н.В. История древней русской литературы: учебник. - М., 1972. - С. 33.
• [53] Лихачев Д.С. Великое наследие. - М., 1979. - С. 41.
• [54] Лихачев Д.С. Великое наследие. - М., 1979. - С. 41-42.
• [55] Назидательные изречения царям // Мудрое слово Древней Руси. XI-XVII вв.:сборник. - М., 1989. - С. 107.
• [56] Древняя Русь: биоблиографический словарь / под ред. О.В. Творогова. - М., 1996.
• [57] Повесть о Стефане, епископе Пермском // Древнерусские предания. X-XVI вв. -М„ 1982. - С. 220.
• [58] Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. Т. 2. - М.,2005. - С. 125.
• [59] Соколов А.В. Поколения русской интеллигенции. - СПб., 2009. - С. 167.
• [60] Рождественская Т.В. Развитие грамотности и книжной культуры в Новгороде(по данным эпиграфики) // Книжные центры Древней Руси XI-XVI вв. Разные аспектыисследования. - СПб., 1991. - С. 27.
• [61] Туровский К. О душе и теле // Древнерусская притча. - М., 1991. - С. 85.
• [62] Тумина Л.Е. Притча как школа красноречия : учеб, пособие. - М., 2008.
• [63] Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. — Л., 1987. - С. 461.
• [64] Физиолог // Златоструй. Древняя Русь Х-ХШ вв. - М., 1990. - С. 292-293.
• [65] Славянская энциклопедия. В 2 т. Т. 1. - М., 2005. - С. 569.
• [66] Послание, написано Климентом, митрополитом русским, Фоме, пресвитеру //Златоструй. Древняя Русь. Х-ХШ вв. - М., 1990. - С. 180-190.
• [67] История русской литературы X-XVII вв. / под ред. Д.С. Лихачева. - М., 1980. - С. 93.
• [68] Сперанский М.Н. История древней русской литературы. - СПб., 2002. - С. 254.
• [69] Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII вв. - Минск 2001. - С. 140.
• [70] Подробнее см.: Руднев В.Н. Риторика. Деловое общение: учеб, пособие. М., 2014. -С. 176-179.
• [71] Туровский К. Притча о человеческой душе и теле // Памятники литературы Древней Руси. XII в. - М„ 1980. - С. 291.
• [72] Кашин Н.П. Значение книги в Древней Руси (Древнерусская рукописная книга) // Книга в России. В 2 ч. Ч. 1. - М., 2008. - С. 31.
• [73] Замалеев А.Ф. Философская мысль в средневековой Руси. XI-XVI вв. - Л.,1987. - С. 150.
• [74] Слово святого Кирилла о наказанье // Антология педагогической мысли ДревнейРуси и Русского государства XIV-XVII вв. - М., 1985. - С. 175.
• [75] Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка.В 2 т. Т. 2. - М., 1993. - С. 393.
• [76] Панченко А.М., О русской истории и культуре. - СПб., 2000. - С. 218.
• [77] Фромм Э. Иметь или быть? : пер. с англ. - М., 1990. - С. 42-44.
• [78] Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 7. - М., 1980. - С. 198.
• [79] Российская грамматика А. А. Барсова. - М., 1981. - С. 39.
• [80] Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 4. - М., 1977. - С. 118,120.
• [81] Лихачев Д.С. Тысячелетие письменной культуры восточного славянства и мир //Лихачев Д.С. Книга беспокойств. - М., 1991. - С. 260.
• [82] Тимофеев Л.И. Песнь о походе князя Игоря // Слово о полку Игореве : древнерусский текст и переводы. - М., 1986. - С. 197.
• [83] Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. - Л., 1987. -С. 235-281.
• [84] Рыбаков Б.А. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве». - М., 1991.
• [85] Слово Даниила Заточника, написанное им своему князю Ярославу Владимировичу // Древнерусская литература. - М., 2003. - С. 145.
• [86] Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X-XVII вв. - М., 1990. -С. 118.
• [87] Рыбаков Б.А. Даниил Заточник и владимирское летописание конца XII в. // Рыбаков Б.А. Из истории культуры Древней Руси. - М., 1984. - С. 152.
• [88] Менделеева Д.С. История литературы Древней Руси: учеб, пособие. - М., 2008. -
• [89] Демин А.С. Писатель и общество в России XVI-XVII вв. Общественные настроения. - М., 1985. - С. 262-263.
• [90] Наставление о детях // Антология педагогической мысли Древней Руси и Русского государства XIV-XVII вв. - М., 1985. - С. 181.
• [91] Житие Сергия Радонежского // Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV вв. - М„ 1981. - С. 281.
• [92] Этимологию слова «сладость» подробнее см.: Черных П.Я. Историкоэтимологический словарь современного русского языка. В 2 т. Т. 2. - М., 1993. -С. 173.
• [93] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 107.
• [94] Тихомиров М.Н. Русская культура X-XVIII вв. - М., 1968. - С. 99.
• [95] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 228.
• [96] Рыбаков Б.А. Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия. - М., 1993. -С. 150.
• [97] Житие Авраамия Смоленского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5. -СПб., 1997. - С. 35.
• [98] Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. - М., 1971. - С. 84.
• [99] Бахтиаров АЛ. История книги на Руси. - М., 2010. - С. 59.
• [100] Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. Т. 4. - М., 2005. - С.584.
• [101] Бахтиаров АЛ. История книги на Руси. - М., 2010. - С. 61.
• [102] Кусков В.В. История древнерусской литературы : учебник. - М., 1989. - С. 31.
• [103] Рубакин НА. Книжные богатства, их изучение и распространение // Рубакин Н.А.Библиологическая психология. - М., 2006. - С. 422.
• [104] О Псалтири. Притча премудрая //Древнерусская притча. - М., 1991. - С. 394.
• [105] О Псалтири // Древнерусская притча. - М., 1991. - С. 414.
• [106] Владимир Мономах. Поучение // Златоструй. - М., 1990. - С. 163-168.
• [107] Поучение Владимира Мономаха // Древнерусская литература. - М., 2003. -
• [108] Водовозов Н.В. История древней русской литературы. - М., 1972. - С. 57.
• [109] Панченко А.М., О русской истории и культуре. - СПб., 2000. - С. 216.
• [110] Менделеева Д.С. История литературы Древней Руси: учеб, пособие. - М., 2008. - С. 10.
• [111] Хожение за три моря Афанасия Никитина. - Л., 1986. - С. 10-11.
• [112] ЛевшунЛ.В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII вв. - Минск,2001. - С. 80.
• [113] Левочкин И.В. Очерки по истории русской рукописной книги XI-XVI вв. - М.,2009. - С. 61-62.
• [114] Голубиная книга: Русские народные духовные стихи XI-XIX вв. - М., 1991. - С. 36.
• [115] Православная энциклопедия. Т. XI. - М., 2006. - С. 717.
• [116] Карамзин Н.М., История государства Российского. В 4 кн. Кн. 2. - Ростов-на-Дону1997. - С. 9.
• [117] Подробнее см.: Руднев В.Н. Риторика. Деловое общение : учеб, пособие. - М.,2014.-С. 181-183.
• [118] Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII вв. - Минск, 2001. - С. 135.
• [119] Серапион Владимирский. Слово III // Красноречие Древней Руси. XI-XVII вв. -М., 1987.-С. 114.
• [120] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 136.
• [121] Сапунов Б.В. Книга в России в XI—XIII вв. - Л., 1978. - С. 150.
• [122] Какурин А.А. Теория духовности. - СПб., 1997. - С. 12.
• [123] Панченко А.М., О русской истории и культуре. - СПб., 2000. - С. 220.
• [124] Водовозов Н.В. История древней русской литературы: учебник. - М., 1972. - С. 247.
• [125] Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. В 5 кн. Кн. 3. - СПб., 2004. - С. 10.
• [126] Панфилов М.М., Философия книжности в мировоззрении славянофилов. - М.,2004. - С. 35.
• [127] Подробнее см.: Егоров ПА., Руднев В.Н. Этика: учеб, пособие. - М., 2014. - С. 95-96.
• [128] Книга. Энциклопедия / гл. ред. В.М., Жарков. - М., 1999. - С. 422.
• [129] Энциклопедический словарь. Т. III / изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. - СПб.,1892. - С. 789.
• [130] Завещание Нила Сорского // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV -первая половина XVI вв. - М., 1984. - С. 322.
• [131] Книжные центры Древней Руси XI-XVI вв. Разные аспекты исследования. -СПб., 1991. - С. 15.
• [132] Кукушкина М.В. Книга в России в XVI в. - СПб., 1999. - С. 99-100.
• [133] Розов Н.Н. Русские библиотеки XV в. и их читатели // Русские библиотеки и ихчитатели. - Л., 1983.
• [134] Библиотечная энциклопедия. — М., 2007. — С. 656.
• [135] Маркова Т.Б. Библиотека в истории культуры. - СПб., 2008. - С. 196.
• [136] Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.В 3 т. Т. 1. - Ростов-на-Дону 1997. - С. 379-380.
• [137] Соколов А.В. Поколения русской интеллигенции. - СПб., 2009. - С. 212.
• [138] Малинин В.А. Русь и Запад. Время Ренессанса. - М., 1997. - С. 131-132.
• [139] Мальгин А.С. Гимн книге. Энциклопедия юношеству. - М., 2009. - С. 123.
• [140] Рижский М.И. Русская Библия. История переводов Библии в России. - СПб.,2007. - С. 94.
• [141] Розов Н.Н. Русские библиотеки XV в. и их читатели // Русские библиотеки и ихчитатели. - Л., 1983. - С. 52.
• [142] Книга. Энциклопедия / гл. ред. В.М., Жарков. - М., 1999. - С. 668.
• [143] Попов Г.В. Рукописная книга Москвы. Миниатюра и орнамент второй половиныXV - XVI столетий. - М., 2009. - С. 21.
• [144] Памятники литературы Древней Руси. Конец XV - первая половина XVI вв. -М„ 1984. - С. 423-435.
• [145] Боханов А.Н. Царь Иван IV Грозный. - М., 2008. - С. 68.
• [146] Памятники литературы Древней Руси. Конец XV - первая половина XVI вв. -М., 1984. - С. 441.
• [147] Шаров В. Искушение Революцией (Русская верховная власть): эссе. - М., 2009. - С. 37.
• [148] Попов Г.В. Рукописная книга Москвы. Миниатюра и орнамент второй половиныXV-XVI столетия. - М., 2009. - С. 12-13.
• [149] Измарагд // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 10. - СПб., 2000. - С. 101.
• [150] Плугин В.А. Мировоззрение Андрея Рублева. - М., 1974.
• [151] Зарезин М.И. Еретики и заговорщики. 1470-1505 гг. - М., 2010. - С. 138.
• [152] Пиккио Р. Древнерусская литература: пер. с итал. - М., 2002. - С. 201.
• [153] Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. - Л.,1987. - С. 150.
• [154] Кукушкина М.В. Книга в России в XVI в. - СПб., 1999. - С. 59.
• [155] Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. - Л., 1989. - С. 83.
• [156] Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. - М., 1988. - С. 207.
• [157] Лихачев Д.С. Предпосылки возникновения жанра романа в русской литературе //Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. - Л., 1986. - С.103-104.
• [158] Шаров В. Искушение Революцией (Русская верховная власть): эссе. - М., 2009. - С. 17.
• [159] Боханов А.Н. Царь Иван IV Грозный. - М., 2008. - С. 41-42.
• [160] Немировский Е.Л. По следам первопечатника. - М., 1983. - С. 9.
• [161] Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. - М., 1988. - С. 210.
• [162] Ключевский В.О. Характеристика царя Ивана Грозного // Исторические портреты.Деятели исторической мысли. - М., 1990. - С. 101.
• [163] Книга. Энциклопедия / гл. ред. В.М., Жарков. - М., 1999. - С. 666.
• [164] Русский язык: энциклопедия / под ред. Ю.Н. Караулова. - М., 1997. - С. 615.
• [165] Некрасов А.И. Книгопечатание в России в XVI и XVII вв. // Русская книга от начала письменности до 1800 г. - М., 1924-1925. - С. 82.
• [166] Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.В 3 т. Т. 2. - Ростов-на-Дону 1997. - С. 233.
• [167] Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.В 3 т. Т. 2. - Ростов-на-Дону 1997. - С. 246.
• [168] Пустозерская проза: сборник. - С. 333.
• [169] ЕлеонскаяА.С. Русская публицистика второй половины XVII в. - М., 1978. - С. 94.
• [170] Елеонская А.С. Русская публицистика второй половины XVII в. - М., 1978. -С. 79-80.
• [171] Житие протопопа Аввакума. - М., 1997. - С. 63.
• [172] Панченко А.М., О русской истории и культуре. - СПб., 2000. - С. 219.
• [173] Послание Евдокии Урусовой к детям // Красноречие Древней Руси. XI-XVII вв. - М., 1987. - С. 364-365.
• [174] Аввакум. Послание Борису и прочим рабам бога Вышняго // Пустозерская проза. - М„ 1989. - С. 157.
• [175] Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. — Л.,1987. - С. 209.
• [176] Егоров ПА. В.В. Розанов - литературный критик. - М., 2002. - С. 18.
• [177] Сетин Ф.И. История русской детской литературы. Конец X - первая половинаXIX вв.: учебник. - М., 1990. - С. 80-81.
• [178] Володихин Д.М., Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок. - М., 2013. - С. 199.
• [179] ЛевшунЛ.В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII вв. - Минск2001.-С. 323.
• [180] Елеонская А.С. Русская публицистика второй половины XVII в. - М., 1978. -С. 149-150.
• [181] Полоцкий С. Слово о взыскании премудрости // Красноречие Древней Руси.XI-XVII вв. - М„ 1987. - С. 386.
• [182] Елеонская А.С. Русская публицистика второй половины XVII в. - М., 1978. - С. 154.
• [183] История русской литературы X-XVII вв. / под ред. Д.С. Лихачева. - М., 1980. - С. 440.
• [184] Полоцкий С. Ко благочестивому читателю //Древнерусская литература: хрестоматия. - М., 2002. - С. 450-451
• [185] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейшихвремен до конца XVII в. - М., 1989. - С. 248-249. История русской литературы X-XVII вв. / под ред. Д.С. Лихачева. - М., 1980. - С. 439.
• [186] Замалеев А.Ф., Овчинникова ЕЛ. Еретики и ортодоксы. Очерки древнерусскойдуховности. - Л., 1991. - С. 166.
• [187] Гусева АЛ. Оформление изданий Симеона Полоцкого в Верхней типографии(1679-1683) // Взаимодействие древнерусской литературы и изобразительного искусства. - Л., 1985.
• [188] Гудзий Н.К. История древней русской литературы : учебник. - М., 1966. - С. 503.