Бихевиоризм: психология и психотерапия. «Корни»: Владимир Михайлович Бехтерев
Владимир Михайлович Бехтерев (1857—1927) родился в Вятской губернии в семье деревенского полицейского. Отец умер, когда Владимиру было восемь лет. Учится он хорошо, совершенный фанатик чтения книг. Надо сказать, что ему очень повезло, потому что в Вятской губернии в ссылке находился Герцен и основал там библиотеку.
Владимир Бехтерев был не просто страстным и пытливым читателем, он постоянно призывал не просто к чтению как к накоплению информации, а стимулятору для развития собственных идей. Бехтерев считал, что «прочитанная книга — это ваш капитал, а ваши раздумья после этого — это проценты с капитала».
Он был физически крепким ребенком, но с очень ранимой психикой. У него не было явных отклонений, но он отличался повышенной чувствительностью. В шестнадцать лет Бехтерев направляется в Санкт-Петербург поступать в Военно-хирургическую академию (позже ее переименовали в Военно-медицинскую). Оказалось, что в эту академию можно поступать только с момента призыва в армию. Но, видимо, Бехтерев не зря обладал харизмой и невероятной силой внушения. Он каким-то чудом пробивается к ректору, они два часа беседуют, и ректор пишет ходатайство на имя Его Императорского величества с просьбой принять этого уникального человека, чтобы не потерять для науки ни одного года.
Интересно, что, поступив в Военно-хирургическую академию, Бехтерев сразу попадает в больницу. Я думаю, что это было, скорее всего, результатом нервного перенапряжения. Видимо, для того, чтобы пробиться в эту академию, он потратил слишком много интеллектуальных и духовных сил, и когда достиг почти недостижимой цели, как победивший олимпиец «рухнул без сил». Ему был поставлен диагноз «меланхолия». (Сейчас такой диагноз не ставится, это рассматривается как одно из проявлений депрессии.) Лечился он у И.А. Сикорского, выдающегося русского психиатра.
Надо сказать, что психиатрия в то время была молодая наука, с трудом отвоевывавшая себе самостоятельное место в медицине. Ранее считалось, что все психические нарушения имеют органическое происхождение. И только Крафт Эбинг (вторая половина XIX в.) начал рассматривать шизофрению как болезнь личности, которая поддается лечению (именно это утверждение, случайно прочитанное, Юнгом оказалось для него судьбоносным и заставило его уйти в психиатрию).
Сикорский, тоже был сторонником «психологизации» психиатрии (как стыковой области медицины и психологии). Он не просто лечил Бехтерева, а пробудил в нем интерес к этой еще недостаточно популярной области науки.
Но в психиатрию Бехтерев приходит через неврологию, считая, что для «психологизирования» надо иметь прочный материальный фундамент.
Бехтерев всегда стремился к научной объективности и раскрытию сущности физиологических причин, а на их базе и психологических процессов и явлений. Он был уверен, что в недалеком будущем психолог, который не знает «назубок» анатомию и морфологию мозга, будет считаться неграмотным специалистом, как архитектор, который планирует здания, не зная основ техники строительства.
Он доходит до такого фанатичного изучения мозга, что ученые и студенты говорили, что головной и спинной мозг по- настоящему знают только Господь Бог и Бехтерев.
Бехтерев разработал уникальную схему проводящих путей головного и спинного мозга. Своей работой «Проводящие пути головного и спинного мозга» он прославился на весь мир (она была переведена на разные языки). При этом у Бехтерева не происходит профессиональной деформации, типичной для многих невропатологов, которые считают, что все нервно-психические отклонения детерминированы только органическим (врожденным или посттравматическим) состоянием нервной системы.
Надо сказать, что и Фрейд пришел в психоанализ через неврологию. Но когда умные, творческие неврологи (в отличие от своих менее одаренных коллег) не получают ответа и решения проблемы, исходя из анализа органических причин, они начинают рассматривать психологические причины, причем не на уровне псевдонаучных толкований (с чем часто встречаемся в поликлиниках и санаториях), а серьезно углубляясь в научную психологию и психиатрию.
Бехтерев никогда не был узким специалистом, он понимал, что причины нервно-психических заболеваний нужно рассматривать комплексно, учитывая степень влияния различных факторов. Ради этого он не упускает ни малейшей возможности, чтобы расширить и углубить познания не только в своей, но и в смежных дисциплинах.
Бехтерев уезжает в Германию. Он даже знакомится с самим Вильгельмом Бундом и его замечательной лабораторией, в которой в 1870-е гг. зародилась экспериментальная психология, в которой было начато объективное и изучение психических процессов и их пороговых ощущений и восприятий. Это направление в дальнейшем получило название психофизика, так как экспериментальная психология стала пониматься шире (надо сказать, что сейчас нередко термин психофизика употребляется неграмотно, подразумевая под этим псевдонаучную трактовку единства психики и соматики).
Бехтерев увлекается психофизикой, т. е. объективным аппаратурным измерением физических проявлений психических процессов, но на этом не останавливается. Но Бехтерев слишком «широк», чтобы свести всю не только психологию, но и физиологию к цифровым показателям. Из Германии он уезжает под Париж, в госпиталь, в котором работал легендарный невролог Шарко (которого Фрейд считает своим главным учителем). Бехтерев проходит у него обучение и, так же как Фрейд и Юнг, проявляет огромный интерес к гипнозу. Шарко, первый, кто за счет своего авторитета, завоеванного в другой сфере деятельности (как психиатр), вывел гипноз из категории мошенничества и колдовства. Шарко показал, что гипноз можно использовать при лечении некоторых заболеваний. (Правда, надо сказать, что, когда не стало Шарко, гипноз опять был изгнан из клиник и стал полулегальным.)
Бехтерев возвращается на родину и начинает всячески пропагандировать гипноз и пытается снять с него табу в России. Гипноз считался аморальным с точки зрения того, что гипнотизируемый становится как бы игрушкой в руках гипнотизера. Бехтерев пытается доказать, что гипноз можно и нужно применять, но не во всех случаях, есть противопоказания, такие как, например, телевизионный гипноз, который может иметь для многих зрителей отрицательные последствия в связи с разнородностью аудитории и невозможностью индивидуального контроля.
Будучи еще совсем молодым (ему еще нет тридцати), Бехтерев отправляется в Казань, где получает кафедру нервных болезней, основывает первую научную психологическую лабораторию — строгую экспериментальную лабораторию по модели Бунда. Он начинает изучать не просто процессы, а создает целое научное направление — рефлексологию. Это по существу предтеча бихевиоризма. Рефлексология занимается изучением того, что вызывает какой рефлекс, как его можно учитывать и как на этот процесс можно воздействовать.
Идея изучения и толкования многих психических (а затем и психологических) явлений через теорию рефлексов (как ответов на внешние и внутренние раздражители) захватывает Бехтерева.
Бехтерев, как впоследствии и родоначальник бихевиоризма Джон Уотсон, видит возможности широкой экстраполяции положений рефлексологии. Начав с изучения рефлекса коленной чашечки, Бехтерев в своих гипотезах и размышлениях доходит до коллективной рефлексологии. Позже, исходя из своей теории, он будет очень серьезно заниматься изучением массового внушения, массового сознания, разоблачая механизмы манипуляции массовым сознанием в политике и религии.
В Казани Бехтерев выпускает журнал «Нейрофизиологический вестник», первую крупную ассоциацию «Общество невропатологов и психиатров». Там же он основывает Психологический институт и развивает потрясающую по активности и многосторонности деятельность по организации науки и подготовки специалистов в области современной, соответствующей лучшим мировым стандартам и в то же время несущей собственные, бехтеревские идеи неврологии и психиатрии.
Его приглашают в Петербург, в Военно-медицинскую академию. Там он создает свою уникальную лабораторию. Какое-то время он является начальником этой выдающейся академии. Там же, в Петербурге, Бехтерев создает знаменитый Психоневрологический институт, который теперь носит его имя.
Как мы уже говорили, Бехтерева всегда отличало стремление все привести к научно-экспериментальной точности, найти морфологические и неврологические причины, но его душа все время тянется за пределы строгого материализма. И в качестве «компенсации» он возглавляет общество по исследованию парапсихологических феноменов. Он писал: «К сожалению, строгие научные исследования в присутствии независимых экспертов не позволили достоверно обнаружить присутствие этих явлений, но я считаю, что исследования в данной области продолжать надо».
Бехтерев проводит ряд экспериментов совместно с Дуровым, величайшим дрессировщиком, который не просто работал с животными, но блестяще знал их физиологию и зоопсихологию. Они работали вместе, проверяли возможность телепатического воздействия на расстоянии, провели огромное количество экспериментов, но строго научного эксперимента у них не получилось.
Бехтерев очень интересовался различными видами массового внушения. Он считал, что психический вирус так же заразен, как и физический. Не правда ли, когда мы общаемся с человеком психически нездоровым, то долгое время после этого чувствуем какую-то «чернуху» и даже распространяем ее. Поэтому он рассматривал массовые процессы, революционные изменения как некое заражение. Конечно, такие подходы не очень нравились нашим идеологам.
Он вообще всегда был радикалом. Не успев попасть в академию (в возрасте семнадцати лет), он сразу начинает участвовать в забастовках студентов против правительства, против царя. Бехтерев всегда выступал против увольнений преподавателей за инакомыслие, за дискриминацию при приеме на работу или при служебном продвижении по непрофессиональным причинам.
В 1927 г. Бехтерева приглашают для лечения Сталина. Согласно первой версии, у Сталина был частичный психогенный паралич («сохорукость» — ограничение подвижности одной руки) — конверсионное проявление неотреагированной истерии, закрепленное страхом. По второй версии Сталин страдал депрессией. Поскольку Бехтерев был ученым, он не мог не поставить (хотя бы про себя) и диагноз личности. И он поставил диагноз Сталину — тяжелая форма паранойи. А первое проявление паранойи — это подозрительность и мания преследования: «Все враги, всех надо уничтожить» и пр. При этом параноик может быть умным и даже гениальным человеком. Тем он опаснее. Дело в том, что умный параноик обладает свойством убеждать в правоте своей подозрительности не только себя, но и всех окружающих, включая жертвы, — многие их них действительно начинают чувствовать себя виноватыми («врагами народа» и т.п.). Видимо, Владимир Михайлович поделился этим диагнозом с кем-то из близких. А на другой день скоропостижно скончался. Было ли это «заказное убийство» (многие говорят об отравлении) или вполне правдоподобна версия о судьбе независимого человека среди стада зависимых в тоталитарном режиме, сказать трудно, да и не принципиально. Печально то, что вместе со смертью Бехтерева всерьез и надолго было закрыто такое направление, как психотерапия, а психиатрия стала все чаще использоваться для подавления инакомыслия. Да и психологии едва удалось выжить, и то при условии, что она будет все время доказывать, что наш строй самый лучший в мире, а «наш паралич самый прогрессивный паралич».
