Общество и социальные аномалии

Преступность

Масштабные социальные потрясения 1917-1920 гг. - февральская, октябрьская революции, гражданская война и иностранная интервенция - серьезно изменили криминальную обстановку в России. В царской России с ее мощным полицейским аппаратом борьба с преступностью велась высокопрофессионально и эффективно. Как известно, в 1913 г. в Швейцарии на Международном криминологическом конгрессе Московская сыскная полиция, которую в то время возглавлял А.Ф. Кошко, была признана лучшей в мире.

Борьба с уголовной преступностью в первые годы существования нового большевистского режима во многом была предопределена острым противостоянием на фронтах гражданской войны. Именно в этот период стали практиковаться крайне жесткие меры подавления уголовных элементов: массовые аресты и расстрелы, внесудебное вынесение приговоров, концлагеря, широкое распространение института заложничества и пр. Жесткая политика противодействия преступности со стороны новой власти довольно быстро дала свои результаты. На подконтрольных власти Советов территориях в борьбе с уголовной преступностью был наведен относительный порядок.

Однако с переходом к новой экономической политике ситуация с уголовной преступностью стала вновь меняться не в лучшую сторону. Новый политический курс также провозгласил отказ от методов периода «военного коммунизма» в том числе и в борьбе с преступностью.

Серьезные видоизменения произошли и в среде уголовного мира. Пестрое преступное сообщество первых мирных лет РСФСР в корне отличалось от дореволюционного. Часть уголовных элементов перешла на сторону большевистской власти, даже получила должности. Другая часть профессионального уголовного сообщества вместе с отступавшими частями белогвардейцев эмигрировала за пределы России. В основном речь идет о преступниках высокого класса: марвихерах, городушниках-шопенфилерах (обкрадывавших дорогие модные магазины), «медвежатниках» (взломщиках сейфов), мошенниках- фармазонщиках и проч.

В то же время ряды криминального сообщества пополнили люди, прежде не имевшие связей с преступным миром. Многие из них в гражданскую войну тоже воевали на стороне большевиков, но в новой жизни не нашли себе места, довольно быстро привыкнув к насилию и не имея никаких других профессиональных навыков, занялись преступным промыслом. В основном это были не опытные рабочие, а мелкие ремесленники и люмпены.

Развитие криминального профессионализма при переходе к мирной жизни в советской России получило новый импульс. Ряды профессиональных преступников пополнили деклассированные элементы из бывших крестьян, пролетариев, дворян, служащих, политические противники коммунистического режима, инвалиды, дезертиры и безработные. [1]

Значительные изменения произошли и в половозрастной структуре уголовной преступности. С начала осуществления нэпа проявления асоциального поведения женщин трансформировались не только из-за сложной экономической и политической ситуации, но и в силу крайней деформации нравственных ориентиров. Общее ожесточение населения привело к росту особо тяжких преступлений, совершенных женщинами.

Не случайно с начала 1920 гг. в России продолжилось изучение женской преступности. Так, Б.С. Утевский, изучив данные всесоюзной переписи 1926 г., пришел к выводу, что среди женщин процент рецидива выше, чем среди мужчин (по его данным, у первых он составил 33,1%, а у вторых - 26,3%). Далее он указывал, что в структуре женского рецидива наибольшее число повторных преступлений приходится на преступления против собственности - 43,2%, преступления против порядка управления - 31,8% и преступления против личности- 13,4%. [2]

Статистические данные, охватывающие исправительные учреждения Зауралья, указывают на криминализацию городской и деревенской среды, рост тяжких преступлений, совершаемых женщинами, увеличение количества задержанных из числа ранее не судимых. Участие в контрреволюционных действиях считалось наиболее тяжким преступлением. Среди обвиняемых в антиправительственных выступлениях на территории Зауралья были несовершеннолетние девушки, как правило, из деревенской среды, состоявшие при крестьянских отрядах сестрами милосердия.

Женщины являлись не только преступницами, но и жертвами правонарушений. Чаще всего нарушение прав женщин со стороны местных органов власти проявлялось в форме изъятия имущества, выселения из квартиры, ложного обвинения в пособничестве контрреволюции.

Анализ статистических данных, посвященных женской преступности 1920-х гг., свидетельствует, что такое довольно распространенное в этот период преступление как хулиганство в большей степени было характерно для мужчин, чем для женщин. Так, по данным ЦСУ за 1925 г., среди всех осужденных за хулиганство женщины составили только 4%. При этом большинство были горожанками. [3]

Исследователи, изучавшие феномен женского хулиганства 1920- х гг., пришли к выводу: «Женского хулиганства почти не существует, мы имеем дело чаще всего или с психической болезнью, или действиями, являющимися защитной истерической реакцией. Основная масса осужденных за хулиганство женщин - проститутки, воровки, и осуждены они за поступки, которые являются постоянными и неизбежными спутниками их... жизни, пропитанной водкой, кокаином, руганью, скандалами и драками». [4]

Мощной подпиткой уголовной преступности в этот период выступали беспризорники. В ряде случаев беспризорные образовывали преступные сообщества, объединённые жесткой дисциплиной и авторитетом главаря. По данным М.Н. Гернета, среди задержанных за воровство и содержавшихся в местах заключения Москвы преступников львиную долю составляли подростки 16-ти и юноши 20-ти лет (следует учитывать при этом, что молодые люди моложе 14-ти лет вообще не содержались в местах заключения). Еженедельник советской юстиции «Юный пролетарий» приводил в 1924 г. следующие цифры: если в 1913-1916 гг. в Петербурге было возбуждено около 9-ти тысяч дел в отношении лиц, не достигших восемнадцатилетия, то в 1919-1922 гг. - почти 23 тыс. В правонарушения имущественного характера вовлекались в основном беспризорные. [5]

К беспризорникам вплотную примыкали и так называемые «босяки»- разношерстные уголовные элементы, люмпены, которые при любой власти составляют костяк уголовного «дна». Их отличие от пре- ступников-профессионалов в том, что у данной категории не было ни особой специализации, ни кастовых правил, ни традиций. Они шли за тем, кто сильнее, кто обещал более крупное вознаграждение.

В разных городах существовали своеобразные центры, как правило, сформировавшиеся возле рынков, где концентрировалось большинство уголовных элементов: в Ростове - Богатяновка, в Москве в начале - Хитров рынок, разгромленный правоохранительными органами, позже - Марьина Роща, Сокольники, в Одессе - Пересыпь и Молдаванка, в Тбилиси - Авлабар, в Киеве - Подол, в Петрограде - Лиговка. В целом, темпы прироста количества совершенных преступлений и осужденных на протяжении всего периода нэпа в городах и сельской местности неизменно были выше в первых (табл. 3.1). [6]

Доля лиц, осужденных за преступления в городах и сельской местности в СССР в 1925-1928 гг. (в%)

Таблица 3.1

Города также опережали сельскую местность по такому весьма распространенному в 1920-е гг. виду уголовных преступлений как хулиганство. Учитывая, что в городах в к 1925 г. проживало только 17% населения страны, тогда как из общего числа хулиганских поступков на долю городов приходилось более 40%.

По мнению российского историка Б.Н. Миронова, в городах статистически прослеживалось возвращение к прежней социокультурной ситуации, когда пролетарская масса была криминогеннее деревенской в девятнадцать раз, но с характерными нюансами. [7]

Сам же советский город периода существования нэпа наиболее отчетливо проявлял социальную и имущественную дифференциацию населения. Для мировосприятия определенной части населения это было совершенно ненормальным. Причем городские контрасты значительно усиливались в глазах тех, кто еще совсем недавно пережил ужасы гражданской войны, голода и разрухи. Таким образом, городская среда 1920-х гг. несла в себе серьезную базу криминализации широких слоев населения.

Спустя десятилетие, в 1939-1942 гг., американским криминологом Б. Сандером посредством эмпирических исследований правонарушений в Балтиморе было установлено, что «преступность напрямую соотносится с нестабильностью или аномией в районе. [8]

Другими исследователями было подтверждено существенное положение концепции Мертона об обратной зависимости между аномией и социоэкономическим статусом. [9]

.Это, однако, не подтверждается более поздними исследованиями, свидетельствующими об очень небольшом межклассовом расхождении в уровне аномии. [10]

.Вместе с тем большинство статистических и социологических обследований подтверждает концепцию большей преступности низших классов. [11]

Неоднозначность связей между аномией, преступностью и социальным статусом объясняется тем, что не сами по себе условия жизни, а различия в них, социальное неравенство, выражающееся в дифференциации социальных статусов, является одной из главных детерминант девиантного поведения.

В свете этого данные об обратной зависимости между преступностью и социоэкономическим статусом в условиях становления и упрочения партийной номенклатуры в СССР объясняются скорее большими возможностями (как легальными, так и нелегальными) лиц с высоким социальным статусом скрывать свое негативное отклоняющееся поведение и защищаться от органов уголовного преследования, в силу чего статистические данные о зарегистрированном антиобщественном поведении более отражают практику деятельности органов юстиции, нежели реальную статистику социальных аномалий. Наряду с этим уровень аномии может быть действительно примерно одинаковым в различных классах, т.к. этот реальный процесс не зависит от способов его регистрации.

С окончанием гражданской войны, возобновлением мирной жизни и переходом государства к новой экономической политике перед судами ставились и новые задачи в борьбе с преступностью. Несмотря на то, что в начале 1920-х гг. уровень преступности в России оставался достаточно высоким, в ее структуре и характере все же произошли существенные изменения (приложения 4, 5, 6, 7, 8, 9).

Известный правовед 1920-х гг. Е.Н. Тарновский, осуществивший сопоставимый анализ численности возникших дел и осужденных по ним в народных судах 52 губерний и областей РСФСР по данным Нар- комюста, составил таблицу, характеризующую динамику преступности в стране в первой половине 1920-х гг. (табл. 3.2). [12]

Динамика преступности в РСФСР в 1923-1925 гг.

Таблица 3.2

Исходя из данных вышеприведенной таблицы, в 1925 г. наблюдалось явное снижение уровня уголовной преступности. Однако при объяснении данного факта необходимо исходить из следующего обстоятельства. 16 октября 1924 г. было принято постановление ВЦИК об изъятии из ведения судов и о передаче на рассмотрение местных административных органов значительного числа малозначительных, по мнению законодателя, преступных деяний.

По данному поводу авторитетный правовед А.А. Герцензон замечал: «Налицо, по-видимому, резкое снижение. На самом же деле передача ряда деликтов в сферу компетенции административных органов, свертывание самогонной кампании и ряда других моментов как раз и явились решающими моментами в сокращении числа осужденных. Соответственно падению числа осужденных число административных взысканий возросло следующим образом: 1924 г.- 100, 1925 г. - 206, 1926 г. - 271». [13]

В годы нэпа проявились и особенности региональной преступности. Так, По данным Дальневосточного краевого статистического управления, на 1926 г. первое место по численности в составе преступности Дальнего Востока занимала группа преступлений против порядка управления- (3191 случаев), второе- против личности (1006), третье - имущественные преступления (909), четвертое - служебные (283) и последнее - воинские и государственные преступления (4). [14]

По сравнению с другими регионами страны, преступность на Дальнем Востоке отличалась высокими темпами роста и более высокой интенсивностью. Так, например, в 1924 г. в Забайкалье одно преступление приходилось на 69 чел. населения, на Амуре - на 50, в Приморье - на 37 чел. В тот же период времени в Воронежской губернии одно преступление приходилось на 228 жителей, в Вятской - на 135, в Иркутской - на 85, в Северо-Кавказской области - на 96. Как следует, самая высокая интенсивность преступлений наблюдалась на Амуре и в Приморье. [15]

На фоне снижения количества преступлений, связанных с вооруженными попытками свержения советской власти, бандитизмом, организацией массовых беспорядков, в то же время отмечалось возрастание преступлений, именовавшихся в советской литературе того времени «экономической контрреволюцией», - вредительств на промышленных предприятиях, диверсий, преступлений в торговле. Использование служебного положения приняло невероятные размеры и особенно отталкивающие формы в начале нэпа. Беззащитность государственного имущества и слабость властных структур на фоне легализации товарно-денежного обращения и голода создавали наиболее благоприятную атмосферу для криминальной активности в среде служащих.

Известный партийный публицист 1920-х гг. Ю. Ларин довольно обстоятельно исследовал основные формы и проявления преступного поведения в экономической сфере. Так, по его мнению, в первые годы проведения нового экономического курса насчитывалось более 10 основных видов хищнического и нелегального возникновения и накопления частного капитала: агенты и соучастники частного капитала в госаппарате; лжегосударственная форма деятельности частного капитала; злостная контрагентура; неликвидные фонды; хищническая аренда; нелегальная перекупка: контрабанда; государственный денежный кредит; государственные займы; валютные операции; уклонение от налогов; лжекооперативы. [16]

По наблюдениям правоохранительных органов, с начала легализации частнопредпринимательской деятельности в стране происходило формирование слоя предпринимателей, тесно связанных с уголовным миром. Таковых особенно много было в крупных городах. Они также концентрировались вдоль восточных и западных границ СССР, где процветала, как правило, контрабандная торговля, на золотых приисках Сибири и Дальнего Востока, на которых в тот период обозначилась тенденция нелегального оборота похищенных драгметаллов.

Запрет на покупку и продажу валюты и золота способствовал развитию нелегального валютного ранка. В каждом городе имелась так называемая «черная площадка»- группа торговцев, занимающихся валютными операциями. Валютчики покупали и продавали царские золотые десятки, пятерки и, даже кредитные билеты, правда, по очень низкой цене. В ходу были также деньги иностранных государств, особенно доллары и иены.

Золото пользовалось в Сибири особой популярностью. Во- первых, близко находились золотые прииски. Во-вторых, в Сибири, в отличие от европейской части страны, Госбанк не продавал ювелирам и зубным техникам драгоценные металлы. Именно представители этих двух профессий и являлись основными клиентами «черной площадки». Золото продавалось в основном в виде ювелирных украшений. В Иркутской губернии и Ойротской области, валютчики активно скупали золото-сырец у старателей. [17]

«Черные площадки» в разных городах Сибири поддерживали постоянный контакт друг с другом и благодаря этому оказывали серьезное влияние на финансовый рынок. ОГПУ и милиция постоянно боролись с валютными спекулянтами (особенно мощная компания была проведена в 1926 г.). Однако валютчики чувствовали себя достаточно уверенно.

В Иркутске членами «черной площадки» был даже создан нелегальный т.н. «черный» банк, который проводил все положенные банку операции (кредит, векселя, вклады). [18]

Численность слоя предпринимателей-теневиков подсчитать не представляется возможным. Однако все источники того времени единодушны в том, что количество предпринимателей, работающих на теневом рынке, постоянно росло. Рост этого слоя стимулировала государственная политика. Чем сильнее сужалась сфера легальной предпринимательской деятельности, тем шире становился черный рынок.

В середине 1920-х гг. в процесс отмывания денег активно включаются крупные предприниматели - «нэпманы-акулы».

В уголовном мире существовало несколько сплоченных национальных группировок. Представители одной национальности были, как правило, монополистами в определенном виде незаконной предпринимательской деятельности. Например, евреи занимались валютными и финансовыми махинациями, а также ростовщичеством. Китайцы участвовали в производстве, контрабандной транспортировке и продаже наркотиков и алкоголя. Существовали также «мужские» и «женские» виды нелегального предпринимательства. К «женским» видам относилось, например, содержание публичных домов.

Помимо заготовок, торговли товарами широкого потребления и услугами существовала еще одна сфера экономики, в которой нэпманы проявляли большую активность. Этой сферой была незаконное предпринимательство. Нелегальное предпринимательство возникло задолго до революции, пережило период расцвета в годы гражданской войны и к началу 1920-х гг. имело достаточно разветвленную структуру и отлаженный механизм функционирования.

В годы масштабных социальных потрясений (1917-1920 гг.) нелегальное перемещение товаров через границу было достаточно осложнено. Однако контрабанда спичками, сахарином, мануфактурой со стороны жителей пограничных районов, перебежчиков и лиц, служивших в войсках по обе стороны фронта, имела место.

В связи с введение нэпа масштабы незаконного предпринимательства сократились. Однако, последовавшие вскоре многочисленные запреты на различные виды коммерческой деятельности, вновь спровоцировали развитие нелегального предпринимательства.

Декретом СНК от 29 декабря 1917 г. «О разрешении на ввоз и вывоз товаров» по внешней торговле устанавливалась разрешительно запретительная система, которая возлагала на таможенные учреждения осуществление жесткого контроля за ввозом и вывозом товаров. В этом декрете, в частности, говорилось: «Всем таможенным чинам и учреждениям на всех границах под страхом уголовной ответственности предписывается не выпускать за границу и не впускать из-за границы товары» без предъявления разрешения Комиссариата Торговли и Промышленности. Без такого разрешения товар должен был признаваться контрабандой. Это же постановление (декрет) признало утратившими силу все ранее изданные акты, регулировавшие привоз в России иностранных товаров. [19]

11 мая 1920 г. было принято специальное постановление Совета Труда и Обороны «О борьбе с контрабандной торговлей», которое категорически запрещало всем организациям и гражданам покупку иностранных товаров в прифронтовой полосе. Лица, незаконно перешедшие линию фронта, подлежали ответственности за шпионаж, а имеющиеся при них товары и деньги конфисковывались. [20]

Государственная монополия на внешнюю торговлю породила небывалое увеличение масштабов контрабандной торговли. По некоторым видам товаров она намного превосходила легальную торговлю. Развитию контрабандного товарооборота способствовала прозрачность государственных границ. До конца 1920-х гг. пересечение советско- китайской и советско-монгольской границы не представляло труда.

Значение контрабанды для частного капитала, по мнению Ю. Ларина, состояло главным образом в том, чтобы пополнять ассортимент частной торговли товарами (в основном контрабандными), имевшими спрос у состоятельных слоев покупателей. [21]

В отдельные годы привозная номенклатура контрабандных товаров имела более 100 названий (предметы роскоши, галантереи, одежда, обувь, иные носильные вещи, вина, спирт, наркотики, табак и др.). [22] Вывозная контрабанда состояла из драгоценных металлов, пушнины, скота, предметов старины и др. Одной из причин вывоза была разница внутренних и заграничных цен на главные контрабандные товары. [23]

Контрабандная торговля оказывала огромное влияние на жизнь населения Восточной Сибири, Дальнего Востока и приграничных областей Китая. В 1920-е гг. по Амуру с русской и китайской стороны росли и процветали города, жители которых поголовно занимались контрабандой. Незаконная торговля составляла основу экономики Благовещенска и, находившегося по другую сторону Амура, китайского города Сахаляна.

Обороты контрабандистов каждого из этих городов достигали нескольких сот миллионов рублей в год. С китайской стороны в СССР поступал, в основном, спирт, который выменивался в тайге на золото.

В Приморье контрабандная торговля приняла угрожающие размеры. Чтобы как-то бороться с этим злом власти устроили дополнительные таможенные посты между некоторыми уездами ДВК. [24]

Контрабанда стала настолько обыденным явлением в жизни сибиряков 1920-х гг., что услугами контрабандистов считали возможным обращаться даже государственные организации. Например, в 1922 г. частные фирмы по договору с Сибфотокинокомбинатом незаконно завезли в Сибирь, главным образом из ДВР, массу иностранных фильмов, в том числе и запрещенных в РСФСР. [25]

В середине 1920-х гг. в европейской части страны наибольшее развитие нелегального провоза товаров наблюдалось на Закавказско- Черноморском, Украинско-Польском, Русско-Балтийском, Белорусско- Польском и Украинско-Черноморском погранично-таможенных участках. В азиатской части значительное развитие контрабанды отмечалось по границам Дальневосточного края, ЗСФСР и Туркменской ССР. [26] За хозяйственный год с 1 октября 1922 г. по 1 октября 1923 г. суммарный итог всех случаев задержания контрабанды в пределах РСФСР превысил 40 тыс. При этом 90% всех задержаний, исключая Дальний Восток, распределялось всего между тремя округами: Петроградским (более 14,5 тыс.), Западным (8,8 тыс.) и Украинским (6,5 тыс.). Две трети стоимости всего задержанного контрабандного товара приходи-лось именно на данные округа. [27]

Это обстоятельство свидетельствовало о более интенсивной борьбе с контрабандой в названных районах и о том, что здесь пролегали самые оживленные пути контрабанды. Только с апреля по сентябрь 1922 г. из Черноморских портов было вывезено контрабандным путем золота, серебра и драгоценных металлов на сумму более 400 тыс. золотых рублей, изъято предметов контрабанды на 250 тыс. руб. золотом. [28]

Помимо контрабанды существовали и другие способы преодоления государственной монополии на внешнюю торговлю. Экспортноимпортные операции совершались частными предпринимателями под прикрытием Внешторга. [29]

В 1930-е гг. сокращаются случаи задержания контрабанды. Кроме того, если раньше контрабанда совершалась преимущественно путем нелегального ее перемещения через границу, то в указанный период большинство контрабандных нарушений представляло собой нарушения установленных требований порядка ввоза и вывоза товаров.

Помимо контрабандной торговли и валютных операций существовал еще один весьма распространенный вид незаконного предпринимательства - содержание притонов. Заведения подобного рода существовали в каждом городе. Они делились на несколько классов и, в зависимости от класса, располагались в разных районах.

Так, в Новониколаевске самые фешенебельные притоны располагались в центральной части города и около вокзала. В них обслуживали только избранную публику: крупных предпринимателей, высокопоставленных государственных служащих, известных артистов и т.п. Попасть в такой притон можно было только по особой рекомендации.

В Закаменском районе располагались притоны попроще. Они ориентировались на средних горожан. Наконец, в пойме реки Каменки находились притоны низшего класса, обслуживавшие представителей низов уголовного мира.

Содержатели притонов занимались торговлей наркотиками, сутенерством, а также не брезговали скупкой и перепродажей краденого. Правоохранительные органы прекрасно знали об этом, но ликвидировать притоны не могли. Благодаря прекрасной системе охраны, которая оповещала о приближении милиции, а также благодаря связям во властных структурах, владельцам притонов чаще всего удавалось избежать уголовной ответственности. [30]

Динамика развития нелегальной предпринимательства кардинально отличалась от развития остальных отраслей частной торговли. На протяжении 1920-х гг. происходило постоянное увеличение масштабов незаконной предпринимательской деятельности. Чем уже становился легальный частный сектор, тем быстрее развивался нелегальный. К началу 1930-х гг. теневая экономика представляла собой мощную, разветвленную, многоотраслевую систему, способную работать даже в экстремальных условиях тоталитарного государства.

Однако воровали не только нэпманы. Чрезвычайно быстро шел процесс разложения среди коммунистов-руководителей, соприкасающихся с материальными ценностями. Начался, пользуясь терминологией тех времен, процесс «обуржуазивания» партийно-государственных кадров. Часть членов правящей партии стала активно приобщаться к образу жизни «свергнутых» классов. «Болезненные, уродливые явления как в области идеологии, так и в области быта членов партии, морали - все они явственно обнаружились, гнойник прорвался», - констатировалось на XIII съезде РКП(б). [31]

Стремительно растет номенклатурная преступность, меняется ее характер. Если в период «военного коммунизма» преобладали преступления насильственного характера: вооруженные грабежи, незаконные конфискации, экспроприации и т.п., то с переходом к нэпу преобладающими стали преступления на экономической почве. При этом главный контингент лиц, совершавших преступления, составляли работники кооперативных и административных организаций и учреждений, в первую очередь руководители и ответственные работники, бывшие, как правило, членами партии. [32]

В самом государственном аппарате и в многочисленных советских конторах появился слой посредников из числа их служащих, которые оказывали различные посреднические услуги нэпманам, естественно, не забывая при этом и о своих материальных интересах. Довольно распространенным явлением среди госчиновничества периода нэпа стало использование служебного положения в корыстных целях.

Так, в книге И.С. Кондурушина приводится достаточно характерный для первой половины 1920-х гг. пример коррупции среди служащих советских государственных учреждений. Один из работников отдела коммунального хозяйства Петрограда за взятку сдал в аренду частнику ряд магазинов по Горсткиной улице, являвшейся центром мясной и молочной торговли Петрограда. За два года нэпманы получили прибыль в 800 тыс. рублей. В целом же, по этому делу позднее был предъявлен иск в размере 2 млн. рублей. [33]

Не случайно довольно значительным оказался процент привлеченных к ответственности представителей властных структур: 35% - члены партии, свыше 60% - ответственные работники. [34]

Наиболее распространенными видами преступлений являлись должностные преступления: растраты, подлоги, взятки. Ущерб, наносимый государству, организациями, предприятиями достигал огромных размеров.

Так, растраты, подлоги и другие преступления в 1924 г. по Курской конторе Госторга составили около 100 тысяч рублей, при этом 72,7% преступников были членами партии. [35]

В Воронежской конторе ущерб составлял 358 тысяч рублей, все 100% преступлений падало на коммунистов, 36% ущерба приходилось на растраты. В целом по стране хищения, растраты и недостатки за 1924 г. составили 2,29% общей суммы расходов. [36]

Но и эти цифры не отражают истинной картины масштабов экономической преступности. Многие преступления скрывались, раскрываемость преступлений составляла всего 10%. Эта была лавина хищений и растрат, начавшая принимать угрожающий для страны характер.

В материалах к тезисам о госаппарате, подготовленном ОГПУ, приводилось большое количество фактов злоупотреблений, воровства по военному ведомству среди коммунистов-руководителей. [37]

Сложности с трудоустройством в условиях прогрессировавшей безработицы, а также низкий уровень оплаты труда сотрудников бирж труда в период нэпа способствовали широкому распространению взяточничества среди данной группы государственных служащих. Так, например, руководство Московской партийной организации неоднократно обсуждало вопрос о взяточничестве и кумовстве работников биржи, которое возмущало безработных и могло дестабилизировать обстановку в столице.

Чтобы чиновникам биржи неповадно было за взятки ставить на учет биржи тех, кого не положено было ставить, группе «ответработников» во главе с Г.Г. Ягодой было поручено «разработать вопрос о возможности применения репрессий за ложную регистрацию на бирже труда». [38]

В июне 1924 г. группе «ответработников» горкома партии было дано поручение «проверить личный состав работников биржи, как центра, так и отделений, и принять меры для приближения аппарата биржи к пониманию нужд безработных». [39]

Однако принятые административные меры оказались малоэффективны: наличие фактов кумовства, протекционизма в работе биржи труда в октябре 1926 г. вновь отмечалось на пленуме МК ВКП(б). [40]

К середине 1920-х гг. растраты стали самым распространенным посягательством на собственность, о чем свидетельствовало, в частности, заявление Н. Крыленко, сделанное им на страницах газеты «Известия»: «Оставлен расстрел за присвоение и растрату, совершаемую должностными лицами, а равно за присвоение ими особо важных государственных ценностей. Такая суровая санкция объясняется необходимостью борьбы с эпидемией растрат, имеющей место за последнее время». [41]

И, тем не менее, не смотря на достаточно жесткие меры в отношении данного вида преступления, государство так и не смогло покончить с этим явлением на протяжении всего периода существования нэпа. Решительный перелом в борьбе с должностными хищениями будет достигнут только во второй половине 1930-е гг., но при помощи методов тоталитарного террора.

С повышением благосостояния граждан РСФСР фиксировалось больше имущественных преступлений и преступлений против личности.

В 1920-е гг. серьезной проблемой стал такой вид противоправного поведения как хулиганство. Под «хулиганством» в УК 1922 г. (ст. 176) понимались «озорные, бесцельные, сопряженные с явным неуважением к отдельным гражданам или обществу в целом действия». В 1924 г. была принята новая редакция этой статьи - «хулиганство, т.е. озорные, сопряженные с явным неуважением к обществу действия, в частности, буйство и бесчинство...». Подобная же редакция сохранилась и в УК 1926 г. (ст. 74). [42]

Анализируя как опубликованные, так и архивные документы государственных и партийных органов того времени, можно сделать вывод о том, что волна хулиганства буквально захлестнула страну. При этом примечательным фактом является то, что хулиганство фактически стало нормой повседневной жизни советских городов и сельской местности.

В секретном письме в ЦК секретаря Иркутского губкома ВКП(б) Гриневича, где был дан обзор политико-экономического развития губернии за 1924-1925 гг., сообщалось: «В деревне и городских поселках наблюдается громадное увеличение хулиганства, доходящего до драк, убийств, поножовщины». [43]

Молодежные хулиганские группы совершали набеги на клубы, громили дома отдыха, кинотеатры, срывали киносеансы, если им не нравился фильм, забрасывали шапками, камнями, палками самолеты АВИАХИМа в дни первомайских демонстраций. [44]

4 июня 1926 г. Информационный отдел ОГПУ представил докладную записку о росте хулиганства в Сибири В.М. Молотову. В ней сообщалось, что только за первые месяцы 1926 г. количество преступлений, квалифицируемых как хулиганство, выросло в сибирской деревне по сравнению с последним кварталом 1925 г. более чем на треть. Из общего числа привлеченных к ответственности за хулиганство около 30% составляли комсомольцы и коммунисты. [45]

По сообщениям партийных и правоохранительных органов Тамбовской губернии в некоторых районах комсомольские ячейки, превратились в рассадников пьянства и разврата. Ситуация усугублялась еще и тем, что у многих членов комсомольских первичных организаций было оружие, что наводило ужас на местное население. [46]

Сам же комсомол первых лет нэпа представлял собой конгломерат самых разнородных элементов, часть из которых вступала в организацию коммунистической молодежи далеко не по идейным соображениям. «С одной стороны, молодые, наивные, чистые, а с другой стороны, наиболее прожженные, буйные, те самые, которые когда-то мазали дегтем ворота неласковым девицам», - отмечалось в одном из сборников, посвященному противоречивым тенденциям в молодежной среде начала 1920-х гг. [47]

Хулиганство коммунистической молодежи, по-видимому, являлось для многих продолжением революции иными средствами, когда захват контроля над окружающими силой являлся способом реализации своих представлений о социальной справедливости и амбиций.

По данным статистического отдела НКВД, на 10000 человек в РСФСР приходилось зафиксированных хулиганских действий, рассматривавшихся как преступные: в 1925 г. - 3,2, в 1926 - 16, 7, а в 1927 - 25, 2 случаев. [48] При этом необходимо учитывать тот факт, что данная статистика является далеко не полной. Значительная часть хулиганских проступков регистрировались как административные правонарушения.

Причин для массового распространения хулиганства в нэповской России было достаточно. Это: последствия гигантских социально- экономических катаклизм периода революций и гражданской войны, всеохватывающий морально-этический вакуум, широкое распространение правового нигилизма среди широких слоев населения, массовое распространение беспризорничества. [49]

В определенной степени до конца 1920-х гг. сама невнятная позиция государства в отношении хулиганства в целом и хулиганов в частности, неадекватность правовых санкций за данный вид противоправных действий не способствовали созданию эффективной системы борьбы с этим асоциальным явлением.

Еще одной из характерных черт уголовной преступности периода нэпа являлось большое количество преступлений, совершавшихся в состоянии алкогольного опьянения. Кривая «пьяной» преступности особо круто поползла вверх после окончательной отмены запретов на продажу крепких спиртных напитков - сорокоградусной водки в 1925 г. Агентурные донесения середины 1920-х гг. зафиксировали волну панических настроений городских обывателей, связанную с невиданным взлетом уличной преступности на почве злоупотребления крепкими спиртными напитками. [50]

По сведениям Д. Шипилова, с 1925 г. по 1928 г. наблюдалась неуклонная тенденция роста преступлений, совершенных в состоянии алкогольного опьянения (табл. 3.3). [51]

Больше всего в состоянии алкогольного опьянения совершалось т.н. бытовых преступлений и среди них - прежде всего против личности. Так, по сведениям известного криминолога А. Герцензона, во второй половине 1920-х гг. преступлений против личности было зарегистрировано: в 1925 г, - 16,1%, в 1926- 39,5%, а в 1927- 49,6%. Среди данных преступлений доминировали хулиганство, тяжкие телесные повреждения, умышленные убийства. [52]

Таблица 3.3

Доля лиц, осужденных за преступления, совершенные в состоянии опьянения и в трезвом виде, в городе и деревне,%

Необходимость борьбы с преступностью в период нэпа требовала от государства совершенствования работы по всем направлениям: законодательном, организационном, управленческом, кадровом, оперативном, финансовом, статистического учета и криминологического анализа.

Отправной точкой развития советского уголовного законодательства является принятие 12 декабря 1919 г. Народным Комиссариатом юстиции, постановления, именуемого «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР». Начала содержали лишь общие нормы уголовного права и являлись основой постановлений и декретов государственных органов, определявших уголовно-наказуемые деяния и устанавливавших уголовную ответственность.

В 1921-1922 гг. был принят ряд нормативно-правовых актов, оказавших существенное влияние на отправление правосудия по уголовным делам.

В феврале 1921 г. Народным комиссариатом юстиции РСФСР издано постановление «Об усилении ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые при продовольственной работе». [53] Весной, летом и осенью того же года Совнарком принял декреты «Об ограничении прав по судебным приговорам» [54] и «О трудовом дезертирстве» [55], «О мерах борьбы с хищениями из государственных складов и должностными преступлениями, способствующими хищениям» [56], «О борьбе со взяточничеством» [57], «О наказаниях за ложные доносы» [58], «О контрабанде» [59] и др.

В мае 1922 г. в РСФСР был принят первый Уголовный кодекс, четко установивший круг преступных деяний и определивший меры наказания за их совершение.

В соответствии с уголовным законодательством 1920-х гг., виды преступлений подразделялись на следующие группы:

государственные преступления: вооруженные восстания, организация контрреволюционных групп, контрреволюционная агитация и пропаганда и другие;

преступления против порядка управления: массовые беспорядки, бандитизм, сопротивление власти и неисполнение ее законных требований, таможенные преступления, самоуправство, приобретение и сбыт спиртных напитков, наркотиков, нарушение правил о производстве, промыслах и торговле и другие;

преступления против личности: убийства, изнасилования, оскорбления, клевета, ложный донос, телесные повреждения, побои;

имущественные преступления: кражи, разбой, грабежи и скупка краденого, мошенничество, присвоение, растрата, подлог;

служебные преступления: подлог, взятка, злоупотребление служебным положением и другие;

воинские преступления. [60]

В годы становления нэпа страна переходила от чрезвычайных условий гражданской войны и иностранной военной интервенции к мирным условиям. Право должно было способствовать восстановлению разрушенного войнами хозяйства, гарантии сохранности союза рабочего класса и крестьянства, укреплению Советского государства и законности. Все это привело к тому, что в системе права в период нэпа парадоксальным образом сочетались два противоположных процесса: отмена чрезвычайных норм и сохранение классового подхода с упором на законность и усиление репрессивного механизма, теперь уже узаконенного.

В первой половине 1925 г., следуя лозунгу «Укрепление революционной законности», Иркутский губернский суд обращал внимание работников суда на необходимость усиления пропаганды «советского права». Так, инструкторско-ревизионный отдел РКП(б) разослал работникам юстиции примерные тезисы докладов на тему «Карательная политика советской власти». [61] Исследование практики свидетельствует, что работа суда и прокуратуры в большей степени строилась на партийных директивах и указаниях правительства.

Партийные органы не только имели право, а им и вменялось в обязанность устанавливать жесткий контроль над судами. Ленин говорил о праве партийных органов вмешиваться в рассмотрение любых судебных дел. Он называл суд машиной террора, «репрессивным» и «расстрельным» механизмом. [62]

Важная роль придавалась статистическому учету преступности в стране. После октябрьской революции 1917 г. в некоторых городах (Москва, Петроград, Киев и др.) какое-то время сохранялась прежняя судебно-статистическая отчетность. Наряду с этим вводились новые формы оперативной отчетности.

Создание народных судов, революционных трибуналов, органов ВЧК предопределило введение отчетности внутриведомственного характера. Она менялась в зависимости от запросов тех или иных начальников. С тех пор уголовная статистика практически перестала быть единой и сопоставимой. По линии НКВД ее осуществляли органы милиции, уголовного розыска и исправительных учреждений; по линии НКЮ- следственно-прокурорские и судебные органы. Свои статистические отчеты были у Верховных судов республик и Верховного суда СССР.

Декретом СНК «О государственной статистике» от 25 июля 1918 г. на ЦСУ возлагалось ведение моральной статистики. В связи с этим в 1922-1929 гг. в нем действовал отдел моральной статистики, переименованный затем в «секцию аномальных явлений». В нем учитывались сведения о преступности, самоубийствах, алкоголизме, проституции, нищенстве, беспризорности, абортах. В 1920-е гг. уголовноправовая статистика публиковалась в журналах «Вестник статистики», «Бюллетень ЦСУ», «Статистическое обозрение». Кроме этого был издан ряд сборников: «Статистика осужденных в СССР за 1923 и 1924 гг.», «Статистика осужденных в СССР в 1925, 1926 и 1927 гг.», «Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г.» и два сборника «Современная преступность» в 1927 и 1930 г.

Техника сбора информации об уголовной статистике сектором социальной статистики ЦСУ во многом была заимствована у предшественников. На каждого осужденного после оглашения обвинительного приговора составлялся специальный статистический листок. Он заполнялся путем опроса осужденного. Ответы проверялись по имевшимся в деле справкам, протоколам следственных органов и другим документам. Проверка правильности заполнения листа вменялась в обязанность председательствующему в судебном заседании. Заполненные статистические листки об осужденном поступали в территориальные органы государственной статистики от судебных учреждений Наркомюста и находившихся в ведении Верховного Суда СССР, военных трибуналов. [63]

Но в 1929-1930 гг. ЦСУ было ликвидировано, а его функции переданы Госплану и другим ведомствам. Также были ликвидированы кабинеты по изучению преступности в Москве, Ленинграде, Киеве.

2 марта 1922 г. в Москве состоялся 1 -й съезд начальников губернских управлений милиции и уголовного розыска. Главной темой было совершенствование деятельности уголовного розыска, создание школ и курсов по подготовке высококвалифицированных специалистов. В мае 1922 г. создается Управление уголовного розыска республики в НКВД. Организуются курсы для обучения молодого пополнения правоохранительных органов. В программу входят техника уголовного розыска, основы дактилоскопии, судебная медицина, изучение уголовного и уголовно-процессуального кодексов и т.д.

Следом создаются вечерние школы для всех сотрудников уголовного розыска. Преподавали в них специалисты еще с дореволюционным стажем. Изучаются все виды преступлений, методы опроса, ареста, обыска, научные приемы уголовного розыска - фотография, дактилоскопия, словесный портрет, экспертиза, самооборона.

Многие из старых специалистов еще царской уголовной полиции награждаются и восстанавливаются в правах гражданства. Принципиальную роль играло и материальное поощрение сотрудников уголовного розыска, а также постоянное внимание со стороны властей по отношению к милиции. В 1922 г. сотрудникам уголовного розыска установили новую заработную плату, значительно превышавшую прежнюю (до этого милиционеры получали намного меньше, чем рабочие и служащие). Кроме того, агентам уголовного розыска стали выплачивать отчисления от стоимости разысканного имущества: правительственных и кооперативных учреждений и предприятий - 10%, частных лиц - 15%.

Ввиду отсутствия достаточных средств на хозяйственные и оперативные расходы по производству розысков краж и неимения в распоряжении уголовного розыска сумм на выдачу премиального вознаграждения за успешную работу по розыскам преступников и похищенного ими имущества и ценностей Петроградский губернский исполком постановляет: предоставить начальнику уголовного розыска в Петрограде и начальникам уездных отделений уголовного розыска Петроградской губернии право получения процентного вознаграждения за разысканное и возвращенное имущество и ценности. Полученные суммы расходовать только на выдачу вознаграждений наиболее отличившимся работникам уголовного розыска, на хозяйственные, оперативные и технические нужды розыска.

Особое внимание уделялось кадровой политике по комплектованию правоохранительных органов. Ф.Э. Дзержинский сформулировал один из главных критериев подбора кадров в органы безопасности: «Если приходится выбирать между, безусловно, нашим человеком, но не совсем способным, и не совсем нашим, но более способным, у нас, в ЧК, необходимо оставить первого. Вся суть, по-моему, в подборе людей, безусловно, честных и, где нужно, умных». [64]

Правительство и партия, заботясь о формировании судебнопрокурорской системы, придерживались принципа классовой принадлежности.

Реформа исключила имущественный ценз, но теперь образование судей не играло какой-то роли в назначении на должность. Самым главным критерием формирования кадрового состава стала общественно-политическая благонадежность. Имея двухгодичный стаж ответственной политической работы в государственных учреждениях или в рабоче-крестьянских, общественных, профессиональных, партийных органах можно было стать работником суда и прокуратуры. Следует отметить, что большевики ставили политический опыт выше практического, поэтому следователь мог получить должность судьи, отработав в органах юстиции 3 года. [65]

Карательная политика правоохранительных органов порождала отчуждение индивидуальных интересов личности ради обеспечения безопасности советской власти. Тем не менее, в результате всех перечисленных мер к концу 1922 г. в целом по стране обстановка стала относительно стабилизироваться. В то же время эта стабилизация была достаточно зыбкой. Дальнейшие события с развитием уголовной преступности в стране показали, что на протяжении всего периода существования нэпа данная социальная аномалия нашла широкое распространение в советской действительности.