«Критика цинического разума» и открытие постметафизического мышления в философии Петера Слотердайка

Цинизм против Просвещения

В последние десятилетия в современной философии наметилось противостояние двух дискурсов: первый можно обозначить как постмодернистский «танатологический» дискурс, утверждающий дальнейшую «невозможность» философии-после-ужасов-тоталитаризма, искусства- после-Освенцима, науки-после-ядерной-бомбы и т. д; второй дискурс стремится всеми силами придать этим отжившим, как кажется теоретикам «постмодерна», формам новый импульс к развитию. Однако, как приверженцы радикального обновления традиционных образцов мышления, так и сторонники возвращения к старому, делают, в сущности, одно дело: они стремятся придать философии статус актуального мышления, способного на высказывания о современности. Речь идет о том, чтобы артикулировать содержание Модерна философским языком; Модерна как того, что не было известно в прежние времена — эпохи, которой присущи перманентные трансформации и преобразования, эпохи, в каждый момент создающей свою уникальность. В этом отношении современная философия, или «пост-философия», характеризуется, в сущности, гегельянским требованием выразить «дух времени».

В 1983 году, в книге «Критика цинического разума», известный немецкий философ Петер Слотердайк впервые заговорил о современности как о циничном веке. Этот образ возник в результате исследования феномена «диффузного» цинизма — одного из видов ложного сознания, наряду с заблуждением, ложью и идеологией. В отличие ото лжи — целенаправленного обмана — заблуждение понимается как «невинная» форма «ложного сознания», обусловленная логической или смысловой ошибкой в рассуждениях. Однако заблуждение распадается на два относительно независимых друг от друга явления: заблуждение, которое может быть исправлено простым указанием на содержащуюся ошибку, и заблуждение, носители которого упорствуют в своей неправоте. Последнее встречается в тех случаях, когда на каком-либо «ошибочном» мнении основывается индивидуальная или групповая идентичность. Такой вид заблуждения П. Слотердайк предлагает рассматривать в качестве идеологии.

Отличительной чертой цинизма как ложного сознания является его просвещенный характер. П. Слотердайк пишет: «Цинизм есть просвещенное ложное сознание. Это модернизированное несчастное сознание, над которым уже небезуспешно и в тоже время напрасно поработало Просвещение»^[1]. П. Слотердайк понимает, что такое определение цинизма — это «удар» по просветительской традиции. Действительно, каким образом «ложное сознание» могло растворить в себе Просвещение^[2]? Попытка объяснить природу «цинизма» оборачивается для П. Слотердайка переоценкой роли Просвещения, а, следовательно, центральный вопрос «Критики цинического разума» — это вопрос о судьбе Просвещения.

Петер Слотердайк определяет Просвещение как «подрывной» диалог об истине, деструктивный характер которого определяется несоответствием между заявленной формой поиска истины и её фактическим исполнением. Просвещение, ведущее полемику на три фронта — критика власти, борьба с предрассудками и атака на традицию^[3], претендует на то, чтобы осуществляться как «свободный диалог» людей, заинтересованных в открытии истины. Этот диалог, ведущийся с рациональных позиций, имеет своей целью устранение ложного знания. «Процесс Просвещения, — пишет П. Слотердайк, — в соответствии с этим, имеет две стороны: присоединение к лучшей позиции и расставание с ранее существовавшим мнением — предрассудком»^[2]. Однако, в тех случаях, когда заблуждение оказывается фундаментом религиозной, классовой идентичности, то есть выполняет функцию идеологии, просвещение сталкивается с сопротивлением, которое становится препятствием на пути открытия истины. В таком случае, перед ним встает задача сломить это сопротивление. Тогда потенциальный участник диалога, не пожелавший расстаться со своими иллюзиями, объявляется врагом Просвещения. Перефразируя известное изречение Клаузевица о том, что война — это продолжение политики иными средствами^[5], П. Слотердайк скажет, что «критика идеологий означает полемическое продолжение неудавшегося диалога другими средствами»^[6].

В этом отношении разъяснение сущности Просвещения предполагает вопрос о ресурсах, которыми оно обладает для затяжной борьбы со своими противниками. Петер Слотердайк пишет: «Я хотел бы поначалу ограничить рассмотрение тему неудовлетворенного Просвещения одним пунктом: вопросом о том, какими силовыми средствами располагает Просвещение по отношению к сознанию противника»^[7]. Ресурсы, используемые Просвещением, чтобы сломить сопротивление противника, одним из первых описал Иммануил Кант в статье «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» В этой работе, написанной в 1784 году, философ говорил о том, что Просвещение — это достижение человеком, в качестве родового существа, совершеннолетия, что означает «самостоятельное использование собственного рассудка»^[8]. При этом философ указывает на необходимость сужения горизонта применения рассудка: по мнению мыслителя, в государстве допускается только «публичное» его использование, под которым Кант подразумевает «такое, которое осуществляется кем-то как учёным перед всей читающей публикой»^[9]. Таким образом, Кант говорит о том, что право критиковать существующие порядки и нормы принадлежит исключительно сообществу «экспертов», «опекунов народа»; в остальных случаях, как отмечает философ, «частное» использование собственного рассудка должно быть ограничено, однако, добавляет Кант, «так, чтобы особенно не препятствовать развитию просвещения»^[8].

Кант не скрывает того, что, говоря об «опекунах народа», он подразумевает, прежде всего, прусского короля Фридриха Второго; философ пишет о том, что современная ему Германия не является страной просвещенной, но переживает век просвещения — «век Фридриха». Кант восхищен смелостью девиза короля Пруссии, на который не отваживаются иные «свободные государства»: «Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!» По мысли Канта, политика Фридриха Второго опирается на разумное разграничение сфер «публичного» и «частного» пользования рассудком, то есть ученым дозволяется рассуждать, а всем остальным надлежит повиноваться. Как отмечает философ, король Фридрих Второй может позволить небольшой части своих подданных рассуждать, поскольку он имеет под своим командованием дисциплинированную и обладающую достаточной численностью армию, готовую в случае необходимости восстановить предписанный законом порядок^[11].

Здесь Кант сам указывает на парадоксальность ситуации, при которой «меньшая степень гражданской свободы открывает простор для развития всех способностей народного духа»^[2]. Таким образом, немецкий философ открывает действительную связь между Просвещением и политикой. Из слов Канта необходимо следует вывод: просвещение нуждается в самоцензуре критически настроенных субъектов. Самоограничение является, таким образом, залогом успешного симбиоза мыслителей и власти, что в итоге должно привести к всеобщему благу. Значит, Просвещение оказывается неотделимым от сокрытого для народных масс знания, доступного только сообществу «экспертов» — просветителям, опирающимся на развитую систему власти с её армией и органами поддержания правопорядка.

Резюмируя мысль Канта, можно утверждать, что Просвещение утверждает себя насилием, подавляя сопротивление. Петер Слотердайк выскажется об этом более резко: «Суть Просвещения — предпочитать принцип свободы принципу равенства»^[13], — очевидно, что под свободой здесь понимается свобода рассуждать или «разглагольствовать». «Меньшая степень гражданской свободы», за которую ратовал Кант, или требование «повиноваться», делает любые философские теории, просвещенческие идеалы, бесплодными. Именно в этом кантианском парадоксе, по нашему мнению, уже содержится ядро цинизма, в качестве продукта Просвещения — зная лучшее (имея представление о наилучшем социальном порядке), делать худшее (повиноваться). Это определение цинизма перекликается с одиннадцатым тезисом Маркса о Фейербахе^[14], отсылка к которому позволяет передать формулу цинизма следующим образом: Просвещение только понимало мир, когда могло его изменить.

Особого внимания заслуживает тот факт, что П. Слотердайк критически прорабатывает кантовское определение Просвещения, которое предполагает способность человека самостоятельно применять свой рассудок. Речь, таким образом, идет о том, что процесс просвещения делает возможным появление субъекта — активно действующего, то есть обладающего собственной волей, автономного начала. Откуда же тогда возникает это внутренне необходимое для просвещения требование повиновения властям? Очевидно, что взрывной рост «самостоятельности» в использовании рассудка может послужить причиной бунта, революции. Следовательно, безрассудная самонадеянность субъекта должна быть ограничена как в политическом плане, так и в теоретическом.

Просвещение, по Канту, есть не что иное, как рост субъектности^[15]. Однако усиление роли субъекта возможно только вследствие осознания человеком собственных мыслительных способностей. Иначе говоря, Просвещение в качестве исторического процесса оказывается неразрывно связанным с ограничивающей, а точнее — нормативной критикой разума, предписывающей субъекту область его возможного действия, осуществленной Кантом в трех его «Критиках». Здесь несложно увидеть соответствие между высказанным Кантом предписанием повиноваться власти винтересах Просвещения, и этическим ригоризмом его философской системы — требованием беспрекословно подчиняться установлениям морального закона. Следовательно, субъект, описанный Кантом в его «Критиках», и есть подлинный субъект Просвещения. Но через два столетия после появления «Критики чистого разума» этот ограниченный критикой и властью субъект Просвещения вырождается в циника. Кто же такой циник? И каковы причины превращения критически настроенного по отношению к идеологии мыслителя в циника?

С того момента как сообществу интеллектуалов становится очевидно, что никакое Просвещение невозможно без использования властного ресурса господствующего класса, оно входит в противоречие с самим собой. На уровне теории Просвещение представляет себя в качестве «свободного» диалога, стремления к истине. На практике же, опираясь на властные ресурсы, принуждает к признанию собственной правоты. В этой ситуации соприкосновения Просвещенческого субъекта и власти возникает «цинизм» как форма просвещенного сознания, чей девиз: «зная лучшее — делать худшее». Именно в этом контексте в главе «Паноптикум циников» книги «Критика цинического разума» П. Слотердайк говорит о Лукиане — «Насмешнике», «перешедшем в другой лагерь». Именно Лукиан, по мысли немецкого философа, является одним из первых циников, чей сатирический талант был отдан в служение власть имущим: «Лукиан оказывается здесь в роли цинического идеолога, который доносит на критика власти как на честолюбивого безумца»^[16].

Как отмечает Петер Слотердайк, отныне Просвещение существует, прежде всего, для власть имущих, и от них будет зависеть то, куда пойдет «и как будет распространяться свет Просвещения»^[17]. В связи с этим становится очевидным, что знание, поставляемое Просвещением власти, в сущности, и формирует господствующий субъект. При этом Просвещение не теряет критического настроя против сложившихся политических отношений. Это означает, что оно направляется против самого себя: так Просвещение превращается, в соответствии с формулой теоретиков франкфуртской школы, в «тотальный обман масс».

Указанная причина завершения Просвещения циническим «разочарованием» — всего лишь одна из многих. Вопрос, который должен быть поставлен в рамках данного исследования: была ли внутренняя необходимость этого развития? Таило ли Просвещение в себе зачатки будущего цинизма? В «Критике цинического разума» П. Слотердайк едва ли ставит эти вопросы, для него ответ очевиден: да, завершение Просвещения диффузным цинизмом было закономерным. В тоже время, этот тезис им не столько доказывается, сколько просто постулируется, поскольку он полагает его уже решенным ранее. Найти удовлетворительный ответ на указанные вопросы можно, обратившись к исследованию идейного влияния, оказанного на П. Слотердайка другими авторами.

• [1] Слотердайк, П. Критика цинического разума / Петер Слотердайк. — Екатеринбург : Издательство Уральского университета, - 2001. С. 28.
• [2] Там же.
• [3] Там же. С. 27.
• [4] Там же.
• [5] Клаузевиц, К. О войне / Карл фон Клаузевиц. — Москва : Государственноевоенное издательство, - 1932. С. 4.
• [6] Слотердайк, П. Критика цинического разума / Петер Слотердайк. — Екатеринбург : Издательство Уральского университета, - 2001. С. 37.
• [7] Там же. С. 33.
• [8] Там же. С. 29.
• [9] Там же. С. 31.
• [10] Там же. С. 29.
• [11] Кант, И. Ответ на вопрос: что такое просвещение / Иммануил Кант // Сочиненияв шести томах. — Том 6. — М., 1966. С. 29.
• [12] Там же.
• [13] Слотердайк, П. Критика цинического разума / Петер Слотердайк. —Екатеринбург : Издательство Уральского университета, - 2001. — С. 127.
• [14] См. Маркс, К. Энгельс, Ф. Тезисы о Фейербахе / Карл Маркс, Фридрих Энгельс //Сочинения. — Том 3. — М., 1955, - 629 с.
• [15] В книге «Материализм Ницше: мыслитель на сцене», которая будетпроанализирована нами ниже, Слотердайк напишет, что «просвещениепредставляет собой своего рода историческое пари относительно реализацииразумной субъективности».
• [16] Слотердайк, П. Критика цинического разума / Петер Слотердайк. —Екатеринбург : Издательство Уральского университета, - 2001. — С. 203.
• [17] Там же. С. 106.